– Ты можешь положиться на меня комондон, не подведу – я не кафир и вешать собаку не буду. Зачем душе, проданной шайтану, скитаться по земле рядом с душами моих несчастных сестёр? Аллах всемилостив и, может, за моё великодушие к отродью Ибиса… да простит Всевышней за осквернение языка именем дьявола, примет невинно убиенных Бахору, Зевар и их мужей… Аллах, Азза ва Джаль! – ваханец молитвенно провёл по лицу ладонями. – Я сделаю это так, как делали мои предки – ритуальным кинжалом ассасинов. Он умрёт, а его род пусть будет в ужасе.

Сергей внутри даже улыбнулся сам себе, заметив, что Али чутко уловил его сомнения в правильности помощи в столь неоднозначном деле, как месть. Но ещё больше его удивило то, что сам он не был уверен в практической осуществимости акции, а исмаилит решил, что собеседника атеиста могут беспокоить «посмертные мытарства чёрной души нечестивца».

– Это твой акинак? – Сергей вытащил из ящика и положил перед Али старинный кинжал в потемневших серебряных ножнах. – Нам важно, чтобы банда касапа исчезла вместе с главарём, а что будет с его душой, пусть действительно решает Аллах. Извини. Вчера провели обыск в твоём доме. Изъяли холодное оружие. Таков порядок, но соседи ничего не знают, поэтому честь семьи не посрамлена. Отцу привезли керосин, продукты и сладости для племянника. Ты же не думал, что я сразу поверю твоим словам?

Невероятная гамма эмоций промелькнула в мимике парня, окончившись гримасой ужаса:

– Надеюсь, никто не прикасался к клинку? – тихо спросил Али. – Его нельзя трогать.

– Я, точно нет. Ещё даже не видел, – спокойно ответил Сергей и извлёк акинак из ножен.

– Не хватай только лезвия пальцами, а то… умрёшь! Никто не знает, сколько ему лет. Известно лишь, что ко времени создания тысячелетие назад империи Сельджуков, им уже убили десятки врагов исмаилитов, а уж сколько крови он пролил во времена хашашинов…

Деревянная рукоять без гарды потемнела от времени, однако заклёпки явно были свежее́, чем металл самого клинка. Вероятно, накладки уже меняли, возможно, не раз. Кузнецов медленно повертел оружие, разглядывая его со всех сторон, обратил внимание на разную толщину тёмно-серебристого клинка и его плавающую ширину. Местами виднелись мелкие каверны, однако режущая кромка оказалась неожиданно острой – Сергей даже не заметил, как порезал соскользнувший палец, лишь слегка прикоснувшись к лезвию. Судя по всему, кинжал действительно помнил многое, коль метал так истончился, а поверхность обглодало время.

– Какой острый. Хорошо сохранился, если ему действительно столько лет. А что это за крылышки отчеканены у основания? Да ну! Немецкий орёл, что ли? Так это фашистский штык, наверно, какая тысяча лет?! – офицер снисходительно улыбнулся, показывая собеседнику увиденное клеймо.

Али даже не взглянул:

– Там знак благого духа Фраваши, о котором в своём откровении говорил пророк Зардушт. Ты знаешь, кто это? Посмотри внимательно, клеймо сильно истёрлось. И будь аккуратней, акинак уже сделал тебе предупреждение.

Кузнецов осторожно переложил кинжал в левую руку. Слизнул алую каплю с подушечки пальца.

– Слышал… – он протяжно ответил и, прищурив глаза, поднёс чеканку к свету настольной лампы: – Действительно, как интересно выполнено. Когда-то бороздки, наверно, были залиты золотом, с края в глубине виден ещё блеск. Да. Это не свастика, в центре, просто круг, а сверху, похоже, человеческий профиль. Любопытная вещичка, откуда он у тебя? – офицер спрятал акинак в ножны и положил его ровно посредине, между собой и собеседником.

– Кинжал передаётся по наследству. Год назад, будучи при смерти, отец завещал его мне. А на следующий день он резко пошёл на поправку. Отец сказал: это была воля Всевышнего, потому что акинак просто так не попадает в руки никому. И к тебе, кстати, тоже. Любой, кто хоть раз сжал рукоять кинжала, становится его слугой. Кому он доверился, уготована священная миссия защитника и помощника, или смерть. Не спрашивай только, защитника кого. Никто не знает, кроме самого акинака – он выбирает достойных. И пока человек не докажет свою богоизбранность делами, ему нельзя прикасаться к лезвию.