Мальчики, как по команде, опускают руки и склоняют головы. Пул читает краткую молитву. Когда слово «аминь» слетает с его губ, мальчики молча и старательно принимаются за обед.

Я сажусь и начинаю накладывать себе еду. Байрон уже наполнил свою тарелку и подначивает Бэзила, который всегда читает молитвы перед тем, как начать есть. Это смелый поступок.

– Кому ты молишься, Бэз?

– Мать учила меня всегда молиться Святым, – отвечает он.

Остальные хохочут с набитыми ртами, но Бэзил лишь пожимает плечами и откусывает кусок хлеба, вымоченный в подливе.

Байрон поднимает голову и подмигивает мне, жир стекает у него с губ.

– Что? Сразу всем? Их же тысячи.

– Нет, – говорит Бэзил. – Только самым важным.

Тихоня Терренс заглатывает наживку.

– И что это за святые?

Бэзил широко улыбается. Мне радостно видеть его улыбку.

– Английские, конечно же!

Близнецы заливаются смехом, а с ними и Байрон, что для него редкость.

Я игриво улыбаюсь и подчищаю тарелку.

Спустя несколько минут Саймон возвращается в обеденный зал и садится за свой стол. Я оборачиваюсь и вижу, как он печально смотрит на пустые подносы и полные тарелки других ребят. Никто из них не взглянет на него. Никто не произносит ни слова.

Я возвращаюсь к еде. Голод, как зверь в животе, царапает меня изнутри, кусает и жует мои внутренности, пока я не дам ему, чего он хочет. Он будет мучить меня, пока я не утолю его. К моему стыду, когда я голоден, все мое сострадание утекает, как вода из разбитой чашки.

– Пожалуйста, – молит Саймон. – Я умираю от голода.

Я почти не слушаю. Шум в голове наполняет уши. Я не могу ясно мыслить и ничем не могу помочь Саймону. Это не в моих силах. Я размазываю жидкую подливку по тарелке кусочком хлеба размером с костяшку пальца – последним, – когда раздается незнакомый голос:

– Возьми.

Голос тихий, и я не узнаю его, потому что слово сказано быстро и шепотом. Я оборачиваюсь, стараясь не привлекать внимание.

Бартоломью. Тихий, замкнутый, темноглазый Бартоломью. Прилежный мечтатель с тонкими черными волосами и большими карими глазами. Со своего места я вижу только его профиль, его бровь разрезает бледный лоб. Он протягивает руку Саймону.

– Возьми.

Я не могу отвести глаз от этого зрелища. Саймон тянет руку в ответ в надежде, что это не жестокая шутка. Бартоломью предлагает ему сокровище, драгоценный дар в виде кусочка хлеба, на котором лежит немного мяса. Его хватит разве что накормить мышь. Когда Саймон тянется к нему, его лицо озаряется.

ХЛОП.

Громкий резкий звук заполняет зал. Кто-то ударил рукой по столу.

– Прекратите!

Дети замолкают. Все головы поворачиваются к Пулу, который смотрит на соседний с нашим стол. Прямо на Саймона и Бартоломью.

Я замечаю, что теперь все священники смотрят на стол, скорее всего, не понимая, что произошло. Джонсон уже встал со своего места.

Мгновение спустя Пул начинает говорить. Спокойно, уверенно.

– Тебе не нравится еда, Бартоломью?

Пул всего лишь задает вопрос, но все слышат в нем угрозу. Не отводя взгляда, я забрасываю последний кусочек хлеба в рот и с трудом проглатываю его.

Бартоломью застыл с вытянутой вперед рукой. У Саймона испуганный вид. Он отдернул руку и спрятал ее под стол.

– Нравится, отец.

В большом зале с высокими потолками голос Бартоломью звучит неожиданно громко.

Если бы я не знал его, я бы подумал, что он дерзит.

Это было бы ошибкой.

– Не переживай, приятель, – шепчет Саймон. – Прошу тебя. Все в порядке.

Только несколько ребят, сидящие совсем рядом, слышат его слова. Однако Бартоломью делает вид, что ничего не слышал.

Пул все еще сидит на своем месте, но теперь он наклонился вперед, положив локти на стол, словно изучая шахматную доску.