Меня сразу заинтересовал Чака, но при этой первой встрече я, конечно, не разглядел указанные выше характеристики. Он молчал и был неподвижен, как статуя, за исключением тех случаев, когда нужно было прислуживать господину.

Этим утром лейтенант был в белом парадном мундире; он извинился, сказав, что его штатская одежда ограничена, и, возможно, во время плавания ему придется носить старый мундир.

Мы ответили, что он может надевать, что хочет. Я подумал, что в мундире он выглядит более «мужественно» и впечатляюще, чем в штатском.

– Не понимаю, как у него может быть мало одежды, – заметил после завтрака Арчи, когда мы вместе прогуливались по палубе. – Аллертон ночью погрузил семь больших ящиков, и, если в них не его одежда, я бы хотел знать, что в них.

– Это не наше дело, Арчи, – заметил я.

– Думаешь, все это честно на борту? – спросил мой друг.

– Конечно, Арчи. Он лейтенант флота Соединенных Штатов и находится в законном отпуске. Он присоединился к нам с разрешения и одобрения своего командира.

– Знаю, но почему-то мне это кажется необычным. Возьми, например, этого его меднолицего парня, который скорее похож на короля, чем на слугу. Зачем Аллертону такой телохранитель? Не помню, чтобы у морского офицера было что-то подобное. И трехмесячный отпуск – по частному делу. Клянусь апостолом Петром! Ради чего это?

– Можешь спросить лейтенанта, – безучастно ответил я.

– А еще эти ящики, прочное красное дерево, обитое медью. Целых семь ящиков! Что в них, Сэм, как ты думаешь?

– Арчи, малыш, ты слишком подозрителен. И влезаешь не в свое дело. Давай лучше сыграем партию.

Во время следующих одного-двух дней наш пассажир был молчалив. Он не старался присоединиться к нам, но и не замыкался, бывал с нами, когда мы собирались, внимательно слушал наши разговоры, но воздерживался от участия в них, за исключением соблюдения необходимой вежливости.

Джо решил, что молодой человек задумчив и чем-то встревожен; он сказал мне, что лейтенант с майей общается не как со слугой, а как со спутником и товарищем, хотя тот, со своей стороны, никогда не отказывался от почтительного повиновения. Чака относился к Аллертону с любовью и верностью собаки, но когда кто-то из наших матрос или даже Нукс и Бриония пытались фамильярно обращаться с ним, он вел себя гордо и отвечал с положения господина.

Нас, то есть Арчи, Джо и меня, очень интересовали эти два необычных персонажа, и мы часто говорили о них друг с другом. Мы давно дружили и понимали друг друга с полуслова. Нам всем нравился Пол Аллертон, в его личности было что-то притягательное. Что касается индейца Чаки, то он нас не отталкивал, а скорее интересовал и привлекал. Однажды вечером Бри, с которым мы благодаря долгому знакомству разговаривали очень откровенно, сказал мне:

– Этот майя не обычный индеец, Сэм, поверь мне на слово. Он говорит, что его страна Юкатан, и это для меня ничего не значит, потому что я никогда там не был. Но народ Чаки хорошие люди, и сам Чака никогда никому не служил, кроме мастера Аллертона.

– Он служил во флоте, Бри.

– Это не в счет. Ты знаешь, о чем я говорю.

Вечером на третий день после выхода из Магдалены мы, как всегда, собрались на палубе и разговаривали, когда лейтенант Аллертон подошел к нам и сказал:

– Я хотел бы конфиденциально поговорить с тем, кто здесь командует. Чужаку трудно определить, кто это, поскольку вы все как будто одинаково заинтересованы в успехе «Чайки». Но, конечно, кто-то определяет вашу политику и принимает решения, именно к этому человеку я хочу обратиться.

Эта речь несколько удивила нас. Дядя Набот извлек изо рта трубку и ответил: