Мальчик и революция. Одиссея Александра Винтера Артем Рудницкий

Посвящается дочери

Автор выражает глубокую признательность Василию Степановичу Христофорову, руководившему Центральным архивом Федеральной службы безопасности, директору Историко-документального департамента Надежде Михайловне Бариновой и другим сотрудникам Архива и Департамента за помощь и поддержку при работе над книгой.

– Ты нарисовал в этом рассказе много картин, – сказал я.

– Да, – кивнул он, – но они были без начала и без конца.

– Последняя картина имела конец.

– Да, – ответил он, – но какой конец?

– Это был кусок жизни.

– Да, – согласился он, – это был кусок жизни.

Джек Лондон

Тропою ложных солнц

Мальчик верил в революцию. Как и многие его сверстники – школьники, гимназисты, студенты. Это была вера в свободу, в борьбу против жирных, богатых и подлых, а еще – тяга к приключениям, в результате которых благородство обязательно побеждало. Этому учили романы Луи Буссенара и Луи Жаколио, Майн-Рида, Жюля Верна, Джека Лондона… Затхлый, удручающе скучный и несправедливый мир приходившей в упадок Российской империи следовало заменить на нечто лучшее. Хуже быть уже не могло. Такая была уверенность.

Слово «революция» казалась волшебным. Баррикады, товарищи, к оружию! Ни шагу назад! Патроны, где патроны?! Умрем, но не сдадимся! Храбрый и отчаянный Гаврош из «Отверженных» Виктора Гюго, Рудин Ивана Тургенева, гарибальдийцы, смельчаки на восставшей Пресне с наганами и охотничьими ружьями против казаков и жандармов… Хотелось быть похожими на этих книжных и реальных героев. Эх! Романтика.

Особенно ждали перемен еврейские мальчики, ненавидевшие антисемитское государство – с его великорусским шовинизмом, чертой оседлости, погромами, охотнорядцами и всей правовой и культурно-образовательной системой, отводившей потомкам Моисея место на задворках общественной жизни. Всё это хотелось сломать, разрушить, истребить.

Александр Винтер был одним из таких мальчиков. Он появился на свет в начале прошлого столетия и светило ему вполне заурядное будущее: гимназия, работа мелким служащим (по стопам отца), женитьба на порядочной и воспитанной девушке, кандидатуру которой придирчиво бы изучили и одобрили родственники, достойное и скучное супружество. Однако революция смешала все карты и подарила совершенно другую судьбу – необыкновенно драматичную, изобиловавшую острыми коллизиями и внезапными, подчас необъяснимыми поворотами.

Недоучившийся гимназист взялся помогать большевикам, стал подпольщиком, пошел на гражданскую войну – добровольцем в Красную армию, был бойцом-самокатчиком, кавалеристом, сотрудником ЧК, потом стал кинематографистом и участвовал в съемках шедевров советского кино, служил в разведке… Трудно сказать, чем бы закончилась эта головокружительная карьера, если бы страна не погрузилась в пучину Большого террора.

Жизнь этого человека воплотила в себе героическое и трагическое время, научившее тому, что большие надежды оборачиваются большими разочарованиями и стремление полностью отречься от старого мира и «отряхнуть его прах с наших ног» до добра не доводит.

Прошлое столетие во многих отношениях оправдало высказывание Василия Ключевского: «Пролог ХХ века – пороховой завод, эпилог – барак Красного Креста». Культовый историк предвидел беспрецедентное по своему размаху военное производство и гонку вооружений, бессмысленные и кровопролитные военные конфликты, геноцид, террор, массовое истребление людей тоталитарными режимами и как следствие – нарастающую угрозу моральной деградации человечества и всеобщей паранойи.

Но революционно настроенному мальчику ничего такого в голову не приходило. Ему была присуща абсолютная убежденность в том, что прежний порядок вот-вот будем сметен с лица Земли и с полным на то основанием можно будет воскликнуть: «О, дивный, новый мир!». Он не подозревал, что жизнь извилиста и коварна, что благими намерениями вымощена дорога в ад и нужно быть очень осторожным со своими желаниями, поскольку они могут сбыться.

Настоящая фамилия Александра Винтера – Кесельман. Моей матери он приходился дядей, а мне – двоюродным дедушкой. Однако воспринимал я его всегда как дядю Шуру. Ведь мама так его всегда называла. И в этой книге он фигурирует как Александр Винтер, Александр Кесельман или просто как дядя Шура.

Несмотря на тяжелые испытания (война, эвакуация), в семейном архиве сохранились его фотографии, несколько листов из общей тетради, в которой он вел дневник, делая записи от случая к случаю, наброски романа, который, судя по всему, так и не успел закончить. А также предсмертное письмо – о том, где и как оно было написано и каким чудом оно дошло до родных, еще будет сказано.

Кое-что о дяде Шуре мне рассказывали мать и бабушка. Правда, мама мало что помнила, когда его не стало, она была еще ребенком. А бабушка не любила ворошить прошлое, тяжело было вспоминать о трагической судьбе брата. К тому же, как и все, кто выжил, она не могла избавиться от страха, остававшегося в крови. Не было уверенности в том, что репрессии и массовые убийства не повторятся. Поэтому старалась лишнего не говорить.

Дядю Шуру расстреляли в Хабаровске в начале 1938 года, после длительных допросов и избиений. В первую волну реабилитации он не попал. Возможно, у прокуратуры и министерства юстиции просто руки не дошли, а после смещения Хрущева в 1964-м эта волна пошла на убыль. Репрессии и все, что с ними было связано, замалчивали. Так что дядя Шура долго оставался шпионом и врагом народа.

Его оправдали в 1992-м, а бабушка умерла за шесть лет до этого.

Помимо семейного архива и воспоминаний близких, эта книга основана на документах из двух следственных дел, которые хранятся в Центральном архиве ФСБ. Одно – московское, датированное 1935 годом, другое – хабаровское. Начато летом 1937-го и закончено в феврале 1938-го. Трудно передать, какое волнение я испытывал, когда приходил в небольшой читальный зал на Кузнецком мосту и листал архивные страницы с сухими, казенными записями. И всё же они проливали свет на бурную жизнь Александра Винтера, бросавшую его от Одессы до Мексики, от Москвы до Дальнего Востока и Китая. Он искал себя, перепробовал разные занятия, в конце концов, вернулся в кинематограф, и кто знает, каких бы успехов достиг, проживи он дольше…

Сегодня хорошо известно, как в годы сталинского режима фабриковались расстрельные дела, как, на наш теперешний взгляд, совершенно дикие, безумные измышления выдавались за святую правду. И все же было мучительно и страшно погружаться в изучение десятков листов допросов, которые лишний раз доказывают, что человека можно заставить сказать все, что угодно и сделать с ним все, что угодно. Вспоминаются слова Джорджа Оруэлла о том, что «лицо для растаптывания всегда найдется» и «всегда найдется еретик, враг общества, для того, чтобы его снова и снова побеждали и унижали».

Кроме протоколов допросов, в архиве ФСБ нашлась автобиография Александра Винтера, отразившая основные вехи его жизненного пути – в том виде, который представлялся ему наиболее подходящим, учитывая жанр подобных сочинений, продиктованных официальной надобностью.

Этот источник, безусловно, важен, но относиться к нему следует с достаточной долей критичности. Казенную автобиографию отличает стремление автора создать о себе максимально благоприятное впечатление у чиновников-кадровиков и начальников разного уровня и сорта. В советские годы, особенно в первые десятилетия, они вчитывались в автобиографии и в анкеты с особым тщанием, придирчиво взвешивали каждое слово и каждую фразу в поисках компромата на авторов. Поэтому приходилось тщательно процеживать информацию перед тем, как запечатлеть ее на бумаге. И понятное дело, многое оставалось «за бортом».

Александр Винтер сочинял свое жизнеописание в мае 1936 года, в перерыве между арестами. Три месяца с небольшим прошли после первой отсидки и чуть больше года оставалось до второй. Он не знал, что ждет его впереди, мог только догадываться, поскольку становилось все яснее, что происходит в стране, так сказать, «куда всё идет», и опасности, подстерегавшие людей с подмоченной репутацией (то есть имевших привод и уже побывавших в застенках НКВД), тоже были яснее некуда. Это побуждало писать предельно осторожно, подчеркивая все выгодные для себя моменты и не заостряя внимание на том, что могло вызвать злорадную улыбку у бдительных проверяющих.

Кроме указанных источников, при работе над книгой были использованы материалы Архива внешней политики Российской Федерации МИД России, очерки Александра Винтера в советско-украинском журнале «Кiно» (выпуски за 1929–1930 годы), мемуарная, научно-публицистическая и художественная литература.

Наверное, жизнь каждого человека по-своему интересна. А если эта жизнь отражает дыхание и ритм эпохи, то она интересна вдвойне и становится частью истории. Это, в общем-то, известные вещи и говорю о них, чтобы объяснить свое решение написать эту книгу и отвести подозрения, будто я руководствовался исключительно родственными чувствами. Хотя не скрою, они сыграли свою роль.

Шура Кесельман родился 12 ноября (по старому стилю) 1904 года в Одессе. Семья была небогатой, но и не самой бедной. Отец, Абрам Михайлович, прежде был купцом 2-й гильдии, но потом разорился и служил в конторе Русско-азиатского банка на Ришельевской улице. Сын, заполняя анкеты, предпочитал об этом умалчивать. Слова «банк», «банковский» вызывали идиосинкразию у идеологически подкованных большевиков. Отмечал лишь, что отец, «по происхождению мещанин гор. Могилева на Днепре», с 14 лет переехал в Одессу, «где начал работать на различных службах, начиная от посыльного». Учитывая уровень образования отца (три класса Могилевского народного училища), банковская должность, скорее всего, была низкой. Едва ли должность счетовода или кассира. Родитель мог быть уборщиком, сторожем, даже швейцаром.