Он упал.

Я отошел и сгреб с полу битое стекло. Потом вернулся, открыл ему рот и бросил стекло туда. Потом потер ему щеки и немного пошлепал по ним. Губы у него покраснели.

Тогда я вернулся к прерванному питью. Прошло, наверное, минут сорок пять, и почтальон зашевелился. Перекатился на живот, выплюнул пару стекляшек и пополз к двери. Вид у него был жалкий. Дополз до самой двери. Я открыл ее, и он пополз дальше к своей квартире. В следующий раз надо присматривать за ним.

Я закрыл дверь.

Я сел и нашел в пепельнице погасшую сигару. Зажег ее, затянулся, закашлялся. Попробовал еще раз. Довольно приятно.

На меня нашла задумчивость.

Решил больше ничего сегодня не делать.

Жизнь изнашивает человека, изнашивает до дыр.

Утро вечера мудренее.

Я снова пришел в магазин к Реду. Я снова занимался делом Селина. Ипподром был закрыт, и день был пасмурный. Ред проставлял цены на редких книгах.

– Сходим к Муссо? – предложил он.

– Не могу, Ред. Я, кажется, ем без остановки. Посмотри на меня.

Я распахнул пиджак. Рубашка обтягивала мое брюхо. Одна пуговица отскочила.

– Тебе надо отсосать этот жир. У тебя будет инфаркт. Жир отсасывают через трубку. Сольешь его в банку, будешь смотреть, и он тебе будет напоминать, чтобы ты не увлекался пончиками с повидлом.

– Я подумаю. Не хочешь грейпфрута?

– Грейпфрута? От него не толстеют.

– Знаю, но утром я поскользнулся на нем, когда встал. Грейпфруты опасны.

Я вздохнул.

– Слушай, давай переменим тему. Ты знаешь этого типа, который похож на Селина?

– А, этого…

– Этого. Не заходил тут?

– С того раза – нет. Ты следишь за этим гусем?

– Можно сказать, да.

И тут он входит, легок на помине. Селин. Пролез мимо нас, прошел по проходу, вытащил книжку. Я подошел к нему поближе. Совсем близко. Он держал подписанный экземпляр «Когда я умирала». Тут он заметил меня.

– В прежнее время, – сказал он, – жизни у писателей были интереснее, чем их писания. А нынче – ни жизнь неинтересная, ни писанина.

Он поставил Фолкнера на место.

– Вы тут поблизости живете? – спросил я.

– Возможно. А вы?

– Когда-то у вас был французский акцент, правильно? – спросил я.

– Возможно. А у вас?

– Ничего подобного. Слушайте, вам никто не говорил, что вы на кого-то похожи?

– Каждый из нас более или менее похож на кого-то. Слушайте, у вас есть сигареты?

– Конечно.

Я полез за пачкой.

– Пожалуйста, – сказал он, – выньте одну сигарету, зажгите ее и курите. Чтобы было занятие.

Он пошел прочь.

Я зажег сигарету, затянулся. Потом пошел за ним. Кивнул на прощание Реду и вышел на улицу. Селин как раз садился в «фиат» 89-го года. А позади него стояло – что? Позади него стоял мой «фольксваген». Какая удача! Вот и не верь после этого в судьбу. В первый раз за столько месяцев мне удалось поставить машину у тротуара! Я вскочил в нее, дал по газам и помчался за ним.

Он ехал на восток по Голливудскому бульвару.

Леди Смерть, подумал я, к вашим услугам.

Я бы упустил его у следующего светофора, если бы не проскочил под красный свет. Без осложнений, только пожилая дама в «кадиллаке» грязно обругала меня. Я улыбнулся.

Вскоре мы с Селином очутились на Голливудском шоссе; солнце прорвалось сквозь облака. Я держал Селина в поле зрения. Я чувствовал себя отлично. Может быть, пойду, и мне высосут жир через трубку. Я еще молодой человек. Все впереди.

Дальше Селин поехал по Портовому шоссе.

Потом – через Санта-Монику.

Потом – через Сан-Диего. На юг.

Потом Селин свернул с шоссе, и я свернул за ним. Местность казалась знакомой. Я ехал примерно на полквартала сзади. И надеялся, что он не особенно поглядывает в зеркальце.

Потом я увидел, что он притормаживает и останавливается. Я подъехал к бордюру, остановился и стал наблюдать.