Наспех собравшись и даже не позавтракав, Альберт Нилович выскочил из дома с мыслью – пораньше прийти в институт и поскорее оприходовать какую-нибудь одну из своих пассий, чтобы разрядиться и войти в свой обычный ритм. Еще издалека заметив рыжую студентку, которая почему-то стояла одна, без своей черненькой подружки, Альберт Нилович немного приободрился и подошел к ней, широко улыбаясь.

– Я как раз хотел обсудить с вами ваш последний доклад, – продолжая улыбаться девушке и не сбавляя шаг сообщил Альберт Нилович.

Это был известный прием: говоришь собеседнику о чем-нибудь, что его обязательно интересует, а сам продолжаешь идти в нужном тебе направлении; таким образом, твой собеседник невольно последует за тобой, чтобы дослушать, даже если изначально не планировал двигаться в ту сторону.

Вот и сейчас Элла невольно двинулась за Альбертом Ниловичем. Продолжая говорить на ходу, аспирант уверенно двигался в сторону аудитории, в которой через пол часа должна была начаться его лекция. Галантно пропустив девушку вперед, Альберт Нилович прошел в аудиторию следом за ней и запер дверь. Повернувшись к ней лицом прямо у входной двери, он продолжал масляно улыбаться, явно давая понять, что разговор о докладе студентки окончен, и настало время заняться кое-чем другим. Его взгляд был настолько требовательно-принуждающим, что Элла немного растерялась.

– Но… Альберт Нилович, у меня эти дни, я не могу.

Альберт Нилович, не переставая улыбаться, глазами и кивком головы указал ей опускаться на колени, а сам потянулся расстегивать ширинку. А чтобы подбодрить ее, решил сказать что-нибудь ласковое. Но что-то ничего не приходило на ум.

– Жанночка… – Альберт Нилович всегда путал имена этих двух подружек и сейчас на секунду внутренне замер – угадал имя или перед ним Элла?

– Я – Элла, – обиженно отчеканила девушка и, отперев дверь аудитории, выскочила, хлопнув дверью.

– Ну и дура! – сообщил уже в одиночестве Альберт Нилович, наливаясь злостью и застегивая зря расстегнутую ширинку.

После первой же пары его вызвали в кабинет ректора. Яков Лаврентьевич, ректор их института, был высоким и плечистым, несмотря на свой почтенный возраст. Альберт Нилович, сам не выдавшись ростом, не любил рослых и от чего-то всегда робел перед ними. Зайдя в кабинет ректора и поздоровавшись, он неуверенно топтался у входа, будто студентик какой. Яков Лаврентьевич даже бровью не повел на появление молодого аспиранта и продолжал что-то писать за своим рабочим столом. Через несколько минут, закончив писать, Яков Лаврентьевич пристально посмотрел на жмущегося в дурном предчувствии Альберта Ниловича и сообщил, подтверждая его нехорошие ожидания:

– Вынужден огорчить вас, молодой человек. Я перераспределил нагрузку и ваши часы по «Римскому праву» передал другому преподавателю.

– Но… Как же так… Яков Лаврентьевич, ведь у меня семья, – Альберт Нилович даже вспотел от осознания ускользающего из его рук источника дохода. Это был полнейший крах. От такого решения ректора он терял не только свои официально заработанные в результате преподавательской деятельности средства. Он также прощался и со схемой «тридцать на семьдесят», которая регулярно дважды в год кормила институтскую братию.

– Послушайте, голубчик, решение принято и внедрено. Обжалованию, как говориться не подлежит. Позволю себе напомнить вам, что аспирантура является не работой, а дальнейшим обучением. Неплохо было бы вам впредь помнить о своих основных целях. Вы можете идти. – Яков Лаврентьевич снова что-то начал писать, тем самым давая понять, что аудиенция окончена.