– Нет, заходи. – Мадаленна прошлепала босыми ногами к двери и заперла ее на ключ. – Дашь завтра свои духи?

– Конечно, – рассмеялась Аньеза и уселась на кровать. – Не волнуешься?

– Мне не о чем волноваться.

– Да, конечно. Джон – отличный парень. Тебе не о чем беспокоиться.

Мадаленна знала, что в этот момент мама старалась успокоить себя. Она расшторила окна и переставила будильник на восемь утра, ей не надо было вставать рано, чтобы все успеть. На какое-то время в комнате настала тишина, нарушаемая редким посвистыванием соловья и треском старой рамы. Мадаленна не старалась разговорить маму, ей было спокойно уже от того, что она рядом с ней, а Аньеза думала о чем-то своем и редко шептала что-то на итальянском.

– О, – очнулась мама, когда Мадаленна зашуршала страницами тетради. – Это что такое?

– Мое эссе.

– Неплохие темы. Ты, конечно, будешь писать о Моне Лизе?

Мадаленна удивленно взглянула на Аньезу, но та только рассмеялась и расплела ее косу. Мама действительно хорошо знала ее, и она убеждалась в этом каждый раз, однако это вселяло в нее не спокойствие, а странный разлад – неужели все ее помыслы были так открыты, что ее можно было читать как раскрытую книгу? Невысказанный вопрос застыл у нее в глазах, и мама осторожно погладила ее по руке.

– Нет, милая, я не читаю твои мысли, я просто хорошо тебя знаю.

– Способности матери, да? – улыбнулась Мадаленна и обняла Аньезу; рядом с мамой всегда было хорошо.

– Именно. Тебя это тоже ждет когда-нибудь.

Говорить о невозможной свадьбе совсем не хотелось, и Мадаленна судорожно выдохнула. Этого разговора все равно было не избежать, однако ей хотелось оттянуть его как только можно. Снова под руку попался лист с эссе, и она протянула его маме; нужно было срочно переменить тему, и даже если бы мама догадалась бы обо всем, она бы не подала виду. Мадаленна тоже неплохо знала Аньезу.

– А ты бы какую выбрала?

– Тему? – Аньеза поудобнее уселась на маленькую подушку и скрестила руки на груди; за эту позу отец всегда называл ее «Маленький Наполеон», – Не знаю, я бы постаралась выбрать то, что легче.

Смех разнесся по комнате, заглянул в открытые окна и разбудил старого пса Сэддарда. Сэддард несколько раз гавкнул в темноту, заскулил, и вскоре затих. Хильда давно хотела его усыпить, но Мадаленна пригрозила, что позвонит в центр по заботе о животных, и Бабушке пришлось оставить собаку в покое. Но Мадаленна не была уверена до конца в Хильде и постаралась спрятать своего старого товарища так, чтобы Бабушка не слышала его и не видела, и с тех пор о небольшой конуре в глубине сада знал только Фарбер, с которым Сэддард ходил временами на рыбалку.

– Да, все-таки видно, что к вам приходит абсолютно новый человек. – проговорила Аньеза, быстро переворачивая ворох бумаг на столе.

– Мадаленна, тебе все это нужно? Здесь же такой страшный бедлам!

– К сентябрю приберусь, – отмахнулась Мадаленна. – А насчет преподавателя, не думаю, что я обрадуюсь ему.

– Почему?

– Мне нравился мистер Флинн, мы сходились с ним во многих вопросах. А здесь придется спорить, наверняка придется.

– Но ты же любишь спорить, дорогая, – улыбнулась Аньеза. – И потом, в спорах рождается истина, забыла?

– Рождается-то рождается, – Мадаленна почесала кончик носа карандашом и несколько раз чихнула; ей и правда стоило прибраться в своей комнате. – Но не каждый раз. И не все могут грамотно спорить, не переходя на личности.

– Мне почему-то кажется, что все будет хорошо. – уверенно проговорила Аньеза, и Мадаленна усмехнулась.

Неясный облик одного знакомого человека возник в ее воображении так неожиданно и так четко, что Мадаленна вздрогнула. Лица обычно расплывались в ее сознании, очень редко она могла воссоздать облик своих друзей, но этот человек – его она видела очень хорошо, будто он стоял перед ней. Он улыбался, и улыбка его снова красила. И Мадаленна снова не смогла сдержать ответного подергивания лицевых нервов. Благо, его здесь не было, и она могла позволить себе такую небольшую слабость – она редко кому-то вообще улыбалась.