И даже Всеволод, давно поднявшийся за пределы среднего бизнеса благодаря тому, что по наитию избег этих бед, привыкший «всея володеть», изрядно преуспевший в этом, почувствовал в работе Деда топором эту «могучесть» и те безграничные возможности, что открываются тому, кто правильно этой разумной силой управляет.

Это пока было выше его понимания, и он пристально, внимательно вглядывался в Деда, чувствуя непреодолимую охоту распознать, проведать, обучить себя тому знанию и владению силой, что нёс в себе Дед. Впрочем, заранее предполагая, что осваивая, скорее всего и мыслить придётся по-другому и видеть всё иначе. Да что там, это предполагает иное мировоззрение, отличающееся от замылившегося и привычного!…

«Да, наверняка, для этого и думать, и делать надо по-другому», – подытожил мысленно Всеволод.

Получасом позже взрослые сидели за столом, щедро накрытым бабкой Манефой. И было очень хорошо. Необъяснимо просто и ясно.

Светлышок зашла со двора в обнимку с деревянным петушком. Всё её существо излучало жизнь: и светлые кудряшки, встрёпанные ласковым ветерком, и радостное, восторженное удивление всем вокруг, плескавшееся в глазёнках.

Она прошлёпала босыми ногами по широким половицам, влезла к отцу на колени, угнездилась там получше и приклонилась виском к его груди. Будто тёплой, ласковой волной обдало всех это простое и искреннее её действие. И вдруг выдохнула что-то, переполнявшее её:

– Как жить-то хорошо!

Морщинки на лице старой Манефы вдруг ожили и разбежались от её глаз светлыми лучиками, делая бабку необыкновенно моложавой. Вынув сковороду с грибной жарёхой с пода на шесток, она опёрлась на ладонь щекой и улыбалась.

Дед, пряча улыбку в бороде, на мгновение прикрыл глаза, соглашаясь, и смотрел теперь, как расправляла крылышки детская душа, хранившая память о волховании.

Родители девочки, радостно переглянувшись, слились взглядами, образуя собой пространство, переполненное чем-то расширяющим его до размеров Вселенной.

Счастье тихо разливалось по избе и за её пределы… И, если бы Гвидонушка в этот момент воспарил ввысь, снимая и передавая на монитор происходящее, то было бы видно: от избы СтарЫх, как круги по воде, исходят волны мягко переливающегося, мерцающего света.

Это очищающее и целительное сияние преображало мир. Незаметно, неощутимо, как-то буднично и тихо преображало. Просто кто-то кому-то вовремя сказал важные слова… Или понял вдруг то, что не давалось много лет… Счастливо избег опасности, не ведая об этом.

Есть какое-то неуловимое и желанное волшебство в том, чтобы оказываться в нужном месте в лучшее для этого время при самых благоприятных обстоятельствах. Жизнь никогда не стоит на месте, даже если кажется, что ничегошеньки не происходит.

Не успели отбыть от СтарЫх просветлевшие родители с девочкой, как неугомонный квадрокоптер уже транслировал на монитор-блюдечко небольшой караван машин с правительственными номерами, въезжавший на зелёную улицу, где на пригорке стояла изба. Любопытствующая бабка Манефа, убедившись, что она видит «то самое», громко позвала:

– Дееед! Ну, ты глянь-ко! Это ж опять «они» к тебе, снова да ладом?! И чё ж им неймётся, спокойно-то не управлятся?

Проходивший мимо Дед покосился на монитор, и, ловко сунув охапку дров в подпечек, спокойно произнёс, хоть и с небольшим вздохом:

– Дак сначала повывели всех, хто думать мог, а теперича маются… Вот задача, так задача: днём с огнём не сыскать тех, хто думать могёт! Да и учиться уж мало хто хочет…

Гвидонушка тем временем азартно снимал, как Сократ, мелко тряся своей козлиной бородой и выставив рога вперёд, бодро бежал к первой машине эскорта. И не успел оторопевший водитель затормозить у избы СтарЫх, как передние копыта Сократа прочно утвердились на капоте авто, а сам он пронзительно смотрел в глаза приехавшему, а может, и прямо в душу!