Свежая майская листва шуршала на тёплом ветру, вездесущие голуби толпились по площади. За ними бегали дети, периодически поднимая в небо шумное, пернатое облако.

Я сидел на скамейке, ловил ласковые лучи солнца и наслаждался. День обещал быть сложным. Конечно, глупо было ожидать, что в таком маленьком и удалённом от столицы городе, будет идеальный порядок в Комитете, но я не мог даже подумать о том, что встречу здесь откровенный бардак. Дело, изначально сложное из-за своей беспрецедентности, становилось ещё сложнее.

Когда, спустя час, к Комитету подъехала машина и высадила дородного мужчину в рубашке и брюках, я медленно поднялся и прогулочным шагом пошёл ко входу. Голуби расступались передо мной, а весёлая мелодия скрипача дополняла этот сюрреалистичный пейзаж. Внезапно я понял, что мне нравится Мадан.

Борис Игнатьевич – мужчина глубоко пенсионного возраста, нервничал. По его вискам стекали капельки пота, седые волосы стояли торчком, а голос подрагивал. Он постоянно теребил Нонну Никодимовну – его заместителя. Нонна Никодимовна, в свою очередь, источала спокойствие, которое при данном бардаке, вызывало лишь раздражение.

– Мне нужны дела Волковской и Миляева. – попросил я после долгих приветствий.

– Но, уважаемый, дело Миляева давно закрыто. – возражала мне Нонна Никодимовна.

– Его снова открыли. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами.

– Но оно уже в архиве. – невозмутимо отвечала мне заместительница начальника в то время, когда Борис Игнатьевич обмахивался платком и старательно перебирал бумажки на столе.

– Ну так достаньте его из архива. – начинал всерьёз злиться я.

– Мы не можем. – начала было Нонна Никодимовна.

– В смысле вы не можете? – перебил я её.

– Ну там. Надо будет искать. – покраснела женщина.

– Ну так ищите! – рявкнул я. – А дело Волковской? Тоже в архиве?

– Нет. Оно должно быть тут. – Нонна Никодимовна жалобно посмотрела на начальника.

Борис Игнатьвич сделал вид, что не заметил её взгляда и в третий раз перебрал стопку папок на столе.

– Где – тут? Тут на столе? Тут в шкафу? Тут под тумбой? – указал я пальцем на стопку папок, подпирающих тумбочку.

– Ммы найдём сейчас. Вы пока посидите, чаю попейте. – наконец подал голос Борис Игнатьевич.

– Да я уже оппился чая, пока вас ждал! Вы время видели? Уже практически обед! – выпалил я, даже не пытаясь скрыть раздражение.

– Ну так сходите пока пообедайте. – заискивающе попросил начальник местного Комитета. – А мы сейчас поищем. – он посмотрел на Нонну Никодимовну с упрёком.

– Тут ресторанчик на площади недавно открылся. – поддержала Бориса Игнатьевича женщина.

Я посмотрел на начальство местного Комитета и понял, что если сейчас не уйду, то устрою здесь большой скандал с вызовом проверки из столицы.

– Вернусь через два часа. – процедил я.

Площадь опустела, даже голуби исчезли. Небо затянулось грозовыми тучами, в воздухе повисла духота. Я медленно пошёл в обход площади к ресторанчику. С названием хозяин мудрить не стал, назвал его просто “Смена”. Ресторан “Смена”, на площади “Смены”. Мадан – город сюрреализма в действии.

В лицо дохнуло ветром. Сначала ласково, почти нежно, но уже следующий порыв выбил злость из мыслей. Крупные капли посыпались с неба, и уже через минуту превратились в потоки. По площади потекли ручьи. Я продолжил медленно идти. Вода стекала по лицу, стучала по плечам. Странный город. Расхлябанный, тихий, уютный. Я прошёл мимо ресторана и зашёл в гостиницу, поднялся в номер, переоделся в сухое и обнаружил, что повесить мокрую одежду некуда. Пришлось искать портье, потом ждать, когда найдут сушилку, потом тащить её на второй этаж и устанавливать в номере.