Она подняла глаза от чашки на меня:

– Расскажи мне о мастере Бетрис. Что ты о ней думаешь?

Такого я не ожидала. Но ответила честно:

– Она замечательная. Её научные труды, посвящённые чарам, революционны. Она стала первой, кто предложил разумную альтернативу принципу Квелча. И она прекрасный учитель.

– Однако, – сказала мама. – Похоже, она много для тебя значит.

На мгновение мне в голову пришла предательская мысль. Моя жизнь была бы совсем иной, если бы моей мамой оказалась мастер Бетрис. Я бы ушла с головой в учёбу и не испытывала бы ни малейшего стыда, никогда бы не чувствовала себя отрицательным числом в балансе, которое срочно необходимо исправить. Я бы говорила с ней на любимые темы, не боясь ей наскучить. И не анализировала бы каждую её улыбку в попытке просчитать, насколько она искренняя.

Мама, должно быть, заметила мои колебания. Между её бровями пролегла тонкая морщинка. Меня кольнула совесть.

– Я просто рада возможности учиться у неё. Она лучшая волшебница на всём острове Медазия.

– Совершенно верно. – Глаза мамы блеснули, как если бы она обнаружила лазейку в торговом контракте. – Я правильно понимаю, она прямой потомок самой Лирики Дракобич? Представительница могущественного магического рода.

А вот это странно. Маме обычно не было дела до магической истории. С другой стороны, Лирика Дракобич была не просто выдающейся волшебницей, но и ближайшей подругой и приближённой королевы Меды, основательницы островной провинции, которую мы зовём домом.

– Что ставит твоего мастера Бетрис на ключевую позицию, – продолжила она. – Особенно в нынешней политической ситуации. Скажи мне, Антония, как ты думаешь, мастер Бетрис сочувствует Освобождению?

– Мастер Бетрис не мятежница! – Что за нелепость! Все знают, что повстанцы были подлыми преступниками. Бесчувственными и жестокими.

Мама нетерпеливо дёрнула пальцами:

– Я не об этом. Я спросила, поддерживает ли она декларацию независимости Медазии. У неё наверняка есть мнение на этот счёт.

– Мастер Бетрис ненавидит политику. Говорит, что это настоящий бардак, который только мешает и опасно отвлекает.

Мама вскинула брови:

– Вот как?

Я почувствовала узел в животе. Надо было держать рот на замке. Я не желала мастеру Бетрис неприятностей.

– Боюсь, вскоре ей станет особенно сложно сохранять нейтралитет, – снова заговорила мама. – До Совета дошёл крайне неприятный слух. Судя по всему, мятежники ищут утерянную медазийскую корону. Ту, что наделяет своего носителя властью над Чёрным Драконом.

Я вспомнила висящую в библиотеке мастера Бетрис картину, на которой королева Меда усмиряет гигантского морского змея: кольца блестящего эбенового тела взбивают море в бледную пену, посреди огромной головы в окружении гривы из острых шипов зияет рычащая клыкастая пасть. И вся эта мощь когда-то принадлежала Меде и её потомкам.

– Но корона уничтожена, – возразила я.

Это произошло сто лет назад, после смерти короля Гороса, последнего из медазийского рода. Когда Горос умер, Чёрный Дракон обезумел и напал на побережье, уничтожая всё на своём пути. Вся Медазия обратилась бы в руины, если бы не Тервин Дракобич, прадедушка мастера Бетрис. Ему удалось воспользоваться короной и прогнать Чёрного Дракона на морское дно, после чего он уничтожил артефакт, чтобы никто его больше не надел. После этого Медазия стала имперской провинцией, и здесь воцарился мир. До недавних времён. Пока так называемое движение за освобождение не начало призывать к восстанию и возрождению независимой Медазии, свободной от имперского контроля.

– Возможно, что нет, – сказала мама. – У нас есть причины подозревать, что Тервин Дракобич лишь заявил, что уничтожил корону, а на самом деле он её сохранил. Спрятал. И передал секрет своим потомкам.