Мы приходим в парк, спускаемся по асфальтированной тропинке, которая ведет с тротуара на главную пешеходную и велосипедную дорожку. Дальше расстилается стриженая зеленая лужайка, которая начинается на каменистом берегу озера и тянется на северо-запад в сторону парка, где ее пересекают разные тропинки и дорожки. Мы с родными ходим сюда с самого моего детства. Я плескалась в здешних лягушатниках с двоюродными сестрами и объезжала весь парк на велосипеде – тетушка властно катила во главе процессии, а бабушка с дедушкой сидели за столом для пикника и ждали, когда мы вернемся.

Все мои детские воспоминания связаны с дедушкой. Мой тихий дед, обладавший запасом сладостей в карманах и волшебной способностью смягчать бабушкино ворчание. Он один действовал на меня так, как все наши поездки в Чайнатаун. Он умер, когда мне было семь, но я до сих пор часто думаю о том времени и прямо вижу его усыпанное родинками лицо с волевым подбородком и щербатую улыбку.

Иден в последний раз громко булькает соком и оглядывается вокруг – ее глазенки высматривают урну.

Я протягиваю руку:

– Я выброшу. Беги играй.

– Спасибо! – Она сует мне пустой пакетик и с широкой улыбкой мчится на гигантскую детскую площадку, где ее ждет подружка – я несколько раз видела, как они играли вместе. Вся эта огромная конструкция из горок, лесенок и интерактивных экранов кишмя кишит детишками, которые возятся и верещат.

– Прогуляемся? – спрашивает Прия с той же вымученной улыбкой.

– Давай.

Если мама брала меня в парк, она никогда не ходила одна. Обязательно тащила за собой тетушку или бабушку, и они сидели за столом для пикника и что-нибудь ели, а мы с двоюродными носились вокруг сами по себе. А это иногда приводило к тому, что в результате какой-нибудь неудачной игры Кейша и Кейс затевали ссору, а мы с Алекс занимались своими делами.

Но Прия не любит сидеть без дела. Даже если мы приходим в парк всей семьей, она всегда наматывает круги вокруг детской площадки – у нее прямо все чешется при мысли о том, чтобы часами торчать на одном месте, и она страстно любит кипучую деятельность. Иногда я даже присоединяюсь к ней, потому что так наедаюсь всем, что мы приносим с собой, что меня просто стошнит, если я не разомнусь.

Я не знаю, что сказать. Обычно мы болтаем о том, как дела у Иден. У нас есть и другая общая тема – папа, но тут я совсем теряюсь.

– Напомни, как зовут подружку Иден?

– Лола.

– Точно.

Прогулка продолжается в неловком молчании. Полная противоположность нашей обычной уютной болтовне ни о чем.

Иден с визгом улепетывает от подружки – они затеяли игру в догонялки. Детство у нее безоблачно счастливое. Наверное, потому, что она единственный ребенок. Мы с двоюродными росли вместе и носились, вопили, играли и ссорились прямо-таки круглосуточно и с самого рождения. Когда появилась Иден, мы были уже почти подростки, вот и обращаемся с ней так, будто она наша общая балованная младшая сестренка. Нет, мы и правда очень любим ее. Возможно, именно поэтому она такая невообразимо милая и воспитанная. А может, все дело в том, что ее растят папа с его новым негромким голосом и Прия с ее непоколебимым, на мой взгляд, спокойствием. А у мамы с тетушкой дзен так себе, если вдуматься.

– А ты знаешь, что у меня есть старшая сестра? – спрашивает Прия, не сводя глаз с Иден.

Я мотаю головой:

– Нет.

Я вообще мало что знаю о семье Джаясурья, кроме того, что их предки когда-то эмигрировали в Канаду из Шри-Ланки. По-моему, Прия принадлежит то ли к треть- ему, то ли к четвертому поколению. И еще я знаю, что они практиковали чистое волшебство всегда, начиная с их первого предка, наделенного колдовскими способностями.