Увидев меня, Кейс убирает планшет и улыбается.

Вообще-то Кейс не из улыбчивых. Значит, считает, что все будет просто ужасно. Я нервно скрещиваю ноги под столом, потом снова ставлю ровно.

Здесь все, кроме Прии. Кровь есть кровь, а с Прией мы не родственники. Дядюшка с нами в родстве не только по браку, но и потому, что у нас давние кровные связи с Дэвисами – побочный эффект поиска женихов и невест в замкнутой общине. Если у тебя сильный дар, твои дети тоже будут обладать сильным даром, даже если ты родишь их от человека, не наделенного колдовскими способностями. Однако слабый дар порождает слабых колдунов, пока волшебство не истощается совсем. Если хочешь сохранить свою наследственность, выбирай тех, у кого есть сила. А Иден – особый случай. Брать детей на церемонию Усиления не принято, но на наших ей всегда рады. Почему – никто не распространяется. Я не видела папу несколько лет, пока он ледяной январской ночью не объявился у нашей задней двери с незнакомой беременной женщиной и не потребовал бабушку. Когда я в первый раз увидела Прию, между ног у нее ручьем текла кровь, так что на деревянном полу мигом набежала лужа. Мне было десять.

Папе требовался дядя Ваку и его дар благополучно принимать роды, но к этому времени дядя был настолько глубоко под мод-эйчем, что толку от него ждать не приходилось.

Не знаю, что сделала бабушка. Однако с тех пор она настаивала, чтобы Иден присутствовала на всех наших церемониях Взросления, хотя, строго говоря, по крови она только моя родственница.

Бабушка качает головой:

– Ты опоздала на собственную церемонию Усиления!

– Извини, провозились с платьем.

А еще я сюда не особенно стремилась.

Папа кладет руки перед собой на стол, сцепляет пальцы.

– Теперь Вайя здесь.

– Это неуважение! – сердится бабушка.

Я съеживаюсь и повторяю:

– Извини.

Уголок ее губ чуть-чуть поднимается, взгляд смягчается. Я же знаю, я любимая внучка. Мы с бабушкой постоянно вместе: я помогаю ей паковать заказы, а она мне – пробовать новые рецепты. Кроме меня, на звание любимицы может претендовать разве что Иден. Но ведь бабушка – мамина мама, так что вряд ли она захочет показать, как сильно любит ребенка, который родился у папы от другой женщины.

Я хватаюсь за край стола и гляжу в прорезанные в дереве канавки. Посреди стола красуется колдовской знак, у которого даже эллипс посередине такой большой, что туда можно сесть.

Ну все. Начинается.

– Теперь уже вот-вот. Давай, садись в середину.

Алекс машет мне. Я тут же пересматриваю свои представления о ней как о самой доброй из моих двоюродных.

Кейша перебрасывает волосы через плечо.

– Да, пожалуйста. Не тяни кота за хвост.

Вот так вот родственники меня поддерживают. Я подбираю подол, лезу на стол, царапая коленки, и подползаю к середине.

– Нам видно твои трусики! – восклицает Иден в полном ужасе.

– Предки, дайте мне сил! – стонет бабушка.

Я гляжу на Алекс и моргаю.

– Полупрозрачные ткани сейчас в моде, и почти ничего не видно, – говорит она.

Кейс сгибается пополам от хохота:

– Почти ничего? Да я все кружавчики разглядела!

Я подбираю ноги, чтобы попа не торчала так высоко в воздух, но так ползти по столу получается медленнее.

Кейша прикрывает глаза ладонями и качает головой:

– Ты всех смущаешь.

Ее дар чувствовать чужое неудобство – сущее наказание не только для нее самой, но и для всех нас. Понимать, почему, собственно, человеку неудобно, не в ее власти, но она до чертиков любопытна и к тому же у нее очень хорошо с интуицией, поэтому, как правило, она в конце концов правильно догадывается – после чего предпочитает оповестить об этом всех и каждого. Один раз она за семейным ужином почувствовала растерянность собственной мамы и громко спросила, не бросил ли ее любовник. Так и оказалось. Тетя Мейз на месяц лишила Кейшу премиум-тарифа в телефоне, и та в отместку изводила ее нытьем, пока месяц не кончился.