– Да, секундочку, Мариш…

Сёма, совершенно перепуганный, бросился супруге на помощь, схватил сына за руки выше локтя. Крепко так схватил, сил у него, как у автослесаря, было немало. Мальчик ещё несколько секунд отчаянно сопротивлялся и боролся, но потом видимо выбился из сил окончательно и обессилено повис на матери, будто бы без сознания. Марина вновь принялась раскачивать его, как малое дитя. Ее губы шевелились – все равно, что колыбельную пела, но звуков Марина не издавала. Сёма стоял рядом, схватившись руками за голову.

Палыч не отводил от них пристальный взгляд. Может все не так плохо, как кажется теперь, и им ещё удастся помочь этим людям? Хоть чем-то помочь, хоть как-то. Он стоял в нерешительности, не понимая, что предпринять теперь.

– Игорь прав, он инфицирован, Юра, – слова принадлежали Алексею. – Нам ему не помочь, и лезть туда не оправдано опасно, Марина и Сема тоже могут быть заражены.

– Но они ведь дали нам рацию… – прошептал Палыч. – Негоже их вот так бросать, да и когда он успел заразиться, он ведь с нами все это время был.

Умом он понимал, что мальчик совершенно точно инфицирован, зараза сидит у него внутри. Однако Палыч ничего не смог сделать с вспыхнувшим внутри жгучим желанием помочь молодой семье. Майор медленно зашагал к Сёме, Марине и их сыну, не обращая внимание на оклик Игоря и тяжелы вздох Алексея. Он был обязан понять, что сделал все от него зависящее. Иначе все это, все то, что происходит сейчас вокруг, теряет всяческий смысл и человечность.

***

– Мы выберемся, сынок. Мама рядом, мама любит тебя и все у нас будет хорошо, я обещаю… – тихо шептала Марина, повторяя одни и те же слова из раза в раз, как хорошо заученную мантру. Со стороны выглядело так, будто она поет своему ребенку колыбельную, как и подметил майор.

Она усиленно раскачивалась, крепко держа на руках своего уже взрослого сына. По крайней мере, достаточно взрослого, чтобы не раскачивать его вот так, как младенца. Да, ей было тяжело, и у неё давно болела спина, а руки попросту отваливались от нагрузки, мышцы налились кислотой и забились, став каменными, как после тяжелой тренировки в зале. Все же сын весил больше тридцати килограмм, когда как сама Марина весила около пятидесяти и всегда считала себя хрупкой и слабой женщиной, неприспособленной к физическому труду. Да так оно и было на самом деле в той, в прошлой жизни – где она, а где эти самые физические нагрузки? В школе она не ходила на физкультуру из-за своей чрезмерной худобы, а уже во взрослой жизни до чертовой эпидемии, Марина не привыкла держать что-либо тяжелее машинки для маникюра. Но где этот небольшой приборчик, а где такой большой и такой взрослый – ее сын. Однако когда в голове появлялось хотя бы малейшая мысль – сдаться, Марина тут же отбрасывала ее и напоминала себе, что держит на руках свое дите. Она – мать и если не она, то ее сыну никто не поможет. Марина знала, что ее сын ждет ее помощи.

Поэтому она будет качать его дальше, качать ровно столько, сколько нужно, и пусть не разогнётся спина, пусть отвалятся руки. Все это неважно совсем и не имеет никакого значения, потому что Марина искренне думала и верила, что таким образом она проявляет свою материнскую заботу и любовь, а от раскачиваний мальчику становится легче. Чтобы сын почувствовал себя лучше – это все, чего хотела женщина сейчас и она бы без раздумий отдала за такой шанс все, что у неё есть. Даже всю себя без остатка.

– …мы выберемся, сынок. Мама рядом, мама любит тебя и все у нас будет хорошо… – твердила она, когда тело мальчика свела очередная жуткая конвульсия.