– Потрудитесь задержаться по окончании лекции и дать свои пояснения на этот счет, – холодно процедил сквозь зубы Владислав Саввич виновнице всех этих бед и с достоинством проследовал к своей кафедре, чтобы установить хоть какой-то порядок в этом бедламе.

Профессору быстро удалось успокоить аудиторию, но ожидаемого чуда уже не произошло, и лекцию пришлось завершать скомканно. Он несколько раз бросал взгляд в сторону зеленоглазой студентки, рассчитывая увидеть на ее лице следы раскаяния и смятения, однако ничего подобного, к своей великой досаде, не обнаруживал. Напротив, студентка сидела с непроницаемым выражением лица, впрочем, с легким отпечатком высокомерия и горделивости на нем, и лишь мерно расширяющиеся ноздри подсказывали о сдерживаемых внутри эмоциях.

– Что вы себе позволяете на моих лекциях? – сурово спросил ее Владислав Саввич, когда дверь за последним студентом закрылась, и она подошла к его столу. – Вы считаете это приемлемым? – он изо всех сил старался напустить на себя побольше строгости, хотя внутренне уже взял себя в руки.

– Вот только не надо меня виноватить! Никакого практического толка в этом нет, вы это лучше меня знаете, – спокойно парировала она. – Вообще-то все произошло из-за вас. Не надо было вслух произносить. Можно было погрозить пальцем или что-то в этом духе.

Владислав Саввич не был слепцом, поэтому не мог не замечать, что тенденции последних лет ведут к повсеместной вседозволенности и распущенности молодого поколения. Это сильно его огорчало. Где остались идеалы и принципы его молодости? Куда исчезли нормы нравственности? Почему целомудрие стало чем-то постыдным? Сплошной нигилизм. Стоявшая перед ним студентка была явным тому подтверждением. Тем не менее, не отметить для себя положительных качеств девушки он не мог: открытая, не лишена достоинства, здраво рассуждает, не заискивает. Он внимательно на нее посмотрел, словно под внешней оболочкой хотел считать истинную суть и тем самым дать ей шанс стать хоть чуточку лучше в его глазах.

– Представьтесь, пожалуйста, – он полез в свой портфель.

– Что, двойку мне решили влепить? – усмехнулась она.

– Нет, хочу посмотреть, как вы ранее у меня отвечали. Что-то я не припомню вас, – он достал свой блокнот и стал его листать.

– Осколова Тая. Можете не искать меня в своих списках, не найдете. Я только в этом году, после второго курса, перевелась сюда из другого вуза, – она помолчала, будто взвешивала что-то в уме. – Между прочим перевелась только из-за того, чтобы иметь возможность почаще слушать ваши лекции.

– Так почему тогда не слушаете? – профессор был искренне удивлен.

– «Безынициативную инициативу» я уже слушала на научном симпозиуме, когда вы ее презентовали впервые, – она вдруг заулыбалась. – Чудом туда попала! Мне даже книгу с вашим автографом тогда удалось получить. Сегодня я просто записывала вашу лекцию на диктофон, чтобы у меня еще и аудиоверсия была. Голос у вас приятный. И потом, – она посмотрела на него виновато улыбаясь, – мне сейчас другая тема интересна. Эмпатия, зеркальные нейроны и все такое. Если есть какая-то инфа на этот счет, то я с благодарностью готова принять ее в знак ваших извинений за то, что вы вторглись в мое личное пространство, – Тая говорила это с легкой иронией и так непринужденно, что в сочетании с увиденным в ее телефоне вызывало у профессора определенный диссонанс.

«Ловко вывернула. Теперь еще и меня виноватым в сорванной лекции сделала. Интересно, в чем тут корни – в изощренной хитрости, или наоборот, в глубинной бесхитростности?», – отработанная годами профессиональная привычка всегда толкала Владислава Саввича к мысленному анализу своего собеседника.