Договорились встречаться в Магадане, выходить на рыбалку и в баню, но это так и осталось намерениями. Через несколько лет Анатолий попал в аварию и лишился ноги. Гнусину было неловко сознавать, что новость не вызвала должного сострадания. И одно дело слышать, а другое – увидеть инвалида на углу магазина, где обычно новые нищие просят милостыню. Нет-нет, до этого не дошло, сердился на себя Гнусин, но через секунду всеобъемлющая беда накрыла их двоих одним черным крылом, будто потерянная нога одного и исчезнувший бумажник каким-то косым интегралом уравнивали и того, и другого перед лицом судьбы-индейки.

Он лихорадочно, как в бреду, вспоминал, как возле «Центрального» гастронома кто-то, на заре новой эры, прося подаяние, кажется, инвалид афганской войны в коляске, выплеснул в лицо сноп желтых искр, тотчас заломило в глазах, будто смотрел на электросварку. Возможно, ему довелось увидеть ауру? В последние годы такие происходят перемены, какие не намеком указывают на конец света, и тут, как говорится, к бабке не ходи. Надо только уметь видеть – и вовсе не глазами, слышать не ушами.

Коллега Фомин всю жизнь «уродовался», сравнивал работу репортера с работой шахтера, когда писал. Потом перешел в издательство, – подбирать и компоновать чужие идеи. Что вы хотите, компиляция – это тяжкий труд, как у шахтера а забое. Когда случился в стране обвал, Фомина, как причастного к партократии нигде не брали, устроился вахтером. И спустя полгода убежденно проговаривал: мол, вахтером трудиться – это вам не хоп хны, всегда в напряжении, а платит, хоть курить бросай. Шахтерский труд. Жена с ним рассталась, он ей в отцы годился. Как-то на пробу вышел милостыню просить. Понял Фомин, где шахтерский труд, а где ляля. Правда, с подаяния хоть налоги не вычитают.

А в Сочи, где Гнусин был в прошлом году, женщина, горянка в черном, издает такой вздох и горловой клекот, что МХАТ отдыхает. На юг с собой брал карманный приемник – вещает на турецком. Страсти, каких у нас нет. Узнать бы, о чем разговор, тем более что одно знакомое слово повторялось особенно часто: «башка».

Помогите! Помог мешок донести до дому. Думал, белье какое-нибудь, что там может быть у такой ветхой старушки. Оказалось, деньги.

Часа полтора выслушивал, как спасали и лечили Анатолия, гоняли ежегодно на перекомиссию и дали смешную третью группу инвалидности, а он не сдался, смог продать приобретенный по аграрной лотерее автомобиль и купить квартиру на материке. У Гнусина не пропали деньги ни в 92-м, ни в 98-м, во время дефолта. Просто их никогда не было. Поймав себя на том, что завидует инвалиду, он смутился.

Водку пить? Ни в коем случае! В ней же сахар!

Ленька Голиков, истребитель алкоголиков

Ну вот теперь-то поваляюсь в госпитале, залижу раны, – думал Гнусин. – Хорошо бы хоть частично вернуть здоровье, изредка радоваться жизни и не совершать мелких, выматывающих душу ошибок, не ронять чашку, не травмироваться древесным осколком при рубке дров. Вернуть здоровье не получится, конечно, так хоть бы задержаться на достигнутом уровне паденья!

Разговор с доктором (на ушах стетоскоп, будто наушники от плеера) Надеждой Ивановной, (надежда умирает последней) озадачивал непредсказуемостью. Как и диагноз. Повышенное артериальное давление. Гипертония, как неправильно называют в быту. Неважно, что давление относительно невысокое, выше ста пятидесяти не поднимается. У жены сто восемьдесят – нормальное, а высокое 250!

Сразу вспомнились два любимых киноартиста, один так вообще ровесник, обоих свела в гроб гипертония. Сердце заныло от жалости к ним, и к себе за компанию. Теперь необходимо день за днем, до самой смерти, пить таблетки. Ну ладно, с этим можно смириться. А как же сердце, ишемия, которое почти двадцать лет достает? А никак! Не настолько поражено, чтобы бить особую тревогу. Будете давление держать, сердце подтянется.