Потеряв после этого остатки воображения и, вдобавок, поняв, что окончательно отупею, если буду и дальше вглядываться в девственно чистую форму анкеты, я поднялся из-за стола и начал бесцельно шататься по комнате. К моему громадному удивлению, это помогло, и через пару кругов меня, всё-таки, осенило. В конце-то концов, чего от меня хочет Аполлон Артамонович? Он хочет, чтоб я напялил на себя эту чёртову маску и бросился защищать таинственную туристку, даже имя которой мне по каким-то причинам знать не позволили. А кто может быть в западной сказке более честным, преданным и бескорыстным защитником, нежели паладин? Да никто!

С дальнейшим я справился быстро. Описать светлого рыцаря не составляет труда – наверное, потому что писать особенно нечего: обаянию зла посвящены тонны книг и сотни вёрст киноплёнки, тогда как бытовое добро традиционно укладывается в рамки стандартных ответов вроде «Не состоит» и «Поддерживал». Усевшись за стол и продолжая чувствовать некоторую не вполне справедливую обиду на шефа, втянувшего меня во всё это, я впился в анкету и оторвался по полной, описав своего Олафа Чистое Сердце голубоглазым блондином двухметрового роста, широкоплечим, со шрамами, заметно старше меня. Покачав головою при мысли о том, как создателям фэнтези-сектора придётся изворачиваться ради того, чтобы удовлетворить моим требованиям, я лишь понадеялся, что светлый парик не слетит у меня с головы в самый неподходящий момент, и на всякий случай добавил к заказу сияющий шлем. Чтобы закончить картину, я вписал в биографию название ордена, в котором состоял мой боец и которое сам я почерпнул из путеводителя, и, очень довольный собой, положил бумагу сушиться, испытывая лёгкое разочарование от того, что в ней предусмотрено место только для подписи и мой личный штамп в этот раз влепить некуда.

«Что поделаешь – правила едины для всех!» – подумал я с горечью и отправился на обед.

Троллейбус с шипением закрыл двери у меня за спиной и, протяжно взвыв мотором, помчался вдаль по пустынной улице. Проехав пару кварталов, он свернул, скрывшись за бетонным забором, и лишь звук его какое-то время был ещё слышен. Несколько сухих листьев, взметнувшись, проползли вслед за троллейбусом по дороге, словно надеясь догнать его. Потом они успокоились, эхо стихло, и я остался один.

– Вот я и дома… – пробормотал я, практически не боясь, что меня кто-либо услышит, прежде чем повернуться и отправиться дальше привычным маршрутом.

Я шёл домой. Говоря строго, дом не был таким уж моим – одноэтажную двухкомнатную развалюху с исчезающе малым участком при ней я снимал, и за довольно внушительную плату, особенно если принять во внимание район и удобства на улице, но желания спорить или вдруг что-то менять у меня не было. Вся эта авантюра заварилась полгода назад, сама по себе, независимо от моей воли или даже вопреки ей: в тот момент, когда я договаривался об этом жилище, куда мы должны были переехать с Ладой, мне было ещё всё равно, лишь бы с ней, а после, когда вдруг оказалось, что жить я здесь буду один, мне было уже всё равно. Потом были депрессии, когда меня мотало от периодов полной апатии к приступам внезапной решимости порвать с этим жилищем раз и навсегда, тем более что и финансовое положение младшего сказочного сотрудника, пусть даже и подкреплённое ставкой оперативника, оставляло желать лучшего. Не сделал я этого по двум причинам: во-первых, эти редкие позывы проходили так же внезапно, как и начинались, а во-вторых, желания возвращаться туда, откуда я с таким оптимизмом сбежал за год до того, не было и подавно. Дома я врал, что мне нравится жить одному и что отсюда удобнее добираться в Сказку (что в каком-то смысле могло даже сойти за правду), а про себя уже давно плюнул на любые попытки что-либо изменить в своей пустившейся под откос жизни и попытался сосредоточиться на работе.