Этим летом поселковый клуб, в котором после последней дойки демонстрировали фильмы, а потом устраивали танцы, закрылся на ремонт, и делать по вечерам стало совершенно нечего: ни окунуться в яркую атмосферу, наполненную страстями, песнями и танцами, двухсерийного индийского фильма, ни потанцевать, строя глазки мальчишкам и напропалую флиртуя. А уж лузгать семечки в темноте и подавно неинтересно.

Один парень с соседней улицы, сельский модник, который щеголял в белых джинсах и белой рубахе, – невиданное в те времена чудо, – начал устанавливать катушечный магнитофон с самыми модными записями на подоконник открытого окна своего дома, и на улице у этого окна мы устраивали импровизированную дискотеку. Это была моя первая дискотека, в прошлые годы я считалась недостаточно взрослой, чтобы ходить на танцы, даже под строгим присмотром двоюродной сестры, и терпеливо ждала ее возвращения почти до утра, чтобы потом расспросить про все, что так манило и будоражило мое неискушенное воображение.

С началом сумерек мы собирались на давным-давно сваленных у колодца, почти напротив бабушкиного дома, бревнах, из которых когда-то шумные и беспокойные соседи собирались построить дом, да так и не собрались. Болтая, перебрасываясь шутками, затевали незамысловатые игры и дожидались, когда придут наши деревенские друзья, до последней минуты занятые по хозяйству, помогая родителям кормить кур, доить коров и коз, нянчить младших и готовить ужин. И уже все вместе отправлялись на соседнюю улицу узким, заросшим ветлами и крапивой проулком, причудливо извивавшимся между серыми покосившимися заборами, халатно относившимися к своей задаче охраны вверенной им территории.

Люська опять была страстно влюблена. Влюблялась она часто и охотно, с пылкими признаниями, бурными слезами и до нелепости преувеличенными переживаниями. На этот раз объектом ее притязаний стал статный красавец Ромка, который первое лето проводил в поселке. Его высокий строгий дед и маленькая кругленькая бабушка, всегда неуверенно улыбающаяся, недавно переехали в совхоз откуда-то с севера, кажется из Якутии, и он помогал им обустроиться: перекрыть соломенную крышу железом, починить покосившееся крыльцо, поставить новый забор. Проходя мимо в магазин, я частенько видела, как слаженно работают дед и внук.

Ромка только что окончил школу, получил золотую медаль, но вместо поступления в институт, вопреки всем уговорам родителей, решил идти в Советскую армию, с радостью ожидавшую такого питомца. Он считал, что мужчина не должен уклоняться от выполнения почетного воинского долга, и всеми силами готовился стать отличником боевой и политической подготовки.

Высокий, широкоплечий, он с легкостью нашел общий язык с местными парнями, избежав обычной процедуры «прописки», которая сводилась к банальной драке, показав им несколько приемов каратэ и обыграв в футбол. Не только Люська, но и все девчонки были влюблены в него поголовно. Но у Люськи лучше всего получалось внушить окружающим, что Ромка отдает предпочтение именно ей: она просто делала вид, что не замечает других претенденток и не давала ему возможности замечать их.

Все танцы, как томно-медленные, так и прыгуче-быстрые, Люська танцевала с Ромкой, оттесняя от своего кавалера менее фигуристых соперниц легким движением плеча. Ромка же на всю эту девичью суету вокруг него лишь улыбался. Его забавляли собственнические повадки Люськи. И, наверное, льстило внимание московской красавицы.

Я устраивалась на скамеечке у забора под густыми кустами отцветшей сирени вместе со своими ровесниками и ровесницами и смотрела на танцы, слегка покачивая ногой в новых белых босоножках на высокой танкетке и тихонько подпевая: «Феличита…»