Но я знала – не откажусь. Не смогу просто. Это как крест, который непременно нужно тащить, бросить никак нельзя.

Следующая неделя была адом. Я сто раз хотела схватить чемодан и сбежать. Девочки продолжали войнушку против меня. Дети просыпались очень рано. По ночам Мишка часто ревел, а один раз – описался. Из-за этого ему стало стыдно, он разревелся ещё сильнее, хоть я и пыталась утешить его неуклюже. Ангелина назвала его слабаком. Позвонил шеф, напомнил, что пусть я и перешла на удаленку временно, проект надо сдать вовремя, а я файлы не открывала даже… Времени нет, как матери вообще выживают?

А больше всего пугало то, что это – навсегда.

Той ночью на далёком море штормило. У нас то лил дождь, то порывистый ветер стучал в окна, принося пыль и песок с лысой горы. На сердце было неспокойно, как же иначе? Я тихонько прошла мимо детской – Соня и Миша спали в одной комнате. Прислушалась.

– Хватит плакать, – сказала Соня, впрочем, не так категорично, как при мне говорила. Мягче. – Надо просто подождать, ты же знаешь. Мама сказала, что за нами приедет папа. И заберёт от неё.

– Я боюсь чужого папу, – всхлипнул Мишка. – Он может и наш, но совсем чужой. А Алису я уже знаю…

– И папу узнаешь, – отрезала Соня.

Я вздохнула, решила не вмешиваться в детские фантазии. Хочется им мечтать о папе – пусть мечтают. Главное чтобы больше жуков в мою постель не бросали. Прошла на кухню, налила себе чаю, насыпала коту корма и наконец села. Успела первый глоток сделать, когда в дверь постучали.

Испугалась сразу. Вдруг, у бабы Нины случилось что-то? Кто кроме неё в такой глуши может вообще ночью прийти к нам? Бросилась к дверям, открыла не раздумывая, сразу.

Он был мокрым. Дождь порядком вымочил его тёмные волосы. Рубашка прилипла к телу, отчётливо обрисовывая торс. Но жалким не выглядел, нет. Улыбнулся, сверкнув белыми зубами. Смерил меня оценивающим взглядом зеленых глаз, с ног до головы, я мигом пожалела, что огромный халат не надела, что вообще открыла дверь незнакомцу.

– Вы кто? – удивилась я. – Что вам нужно?

– Папа, – сказал он, голос у него сильный и приятный. Уверенный. – Двойняшек.

И тогда я поняла, почему он кажется знакомым. У Соньки рыжей глаза – такие же зелёные.

Письмо было потрепанным. Его явно помотало за мной по миру. Сначала оно пришло на адрес моей квартиры, но я там давно не появлялся. Соседка собрала всю мою почту и переслала за мной, я за границей был, но мы снова не встретились. В догонялки я явно играл лучше.

Я нашёл его во временном офисе, который представлял собой вагончик на колёсах, эдакая будка. Сюда меня тоже по работе занесло, нужно было сформировать проект будущей застройки у черта на рогах.

Коробка с запылившейся и не очень нужной корреспонденцией стояла на столе – все нужные документы пересылались либо электронной почтой, либо заказными письмами. Я планировал выбросить все, а потом в ворохе писем от рекламных агентов и прочей лабуды увидел конверт. Я таких сто лет не видел, если только у матери, что до сих пор получала письма от тётки, живущей во Владивостоке.

Стандартный конверт, старательно оклеенный марками. Адрес отправителя, совершенно мне незнакомый, выведен аккуратным округлым почерком. А оборот с полоской клея наверняка облизан языком.

Письмо привлекало внимание, я все же его открыл. Прочёл. Постоял минутку. А потом сказал короткое:

– Ха!

Ибо в написанное не очень верилось. Выходило, что у меня дети есть, ни много, ни мало, сразу два. Двойняшки пятилетки. А мама их умирала и, конечно же, нуждалась в моей помощи. И наверняка в моих деньгах.