Препирались они очень долго, но юноша так и не уступил. В гневе богач завопил:

– Ты шутить со мной вздумал?! Слуги, обыскать его! Ни за что не поверю, что он не взял с собой волшебную кисть!

Вошли двое слуг, Ма Лян снял с себя доули и, держа ее в руках, позволил себя обыскать.

– Кисть моя, а не ваша, чего это вы меня обыскиваете? – возмущался он.

Богач не знал, что делать, и художник снова прошептал ему что-то на ухо. Тогда хозяин сказал:

– Волшебная кисть – драгоценный предмет, принадлежащий нашей канцелярской лавке, а ты его украл. Нет, ты силой отнял у меня фамильную ценность!

Пока эти двое шептались, Ма Лян переложил шляпу с волшебной кистью из одной руки в другую. Слуги обыскали его с головы до ног, даже расстегнули на нем одежду, но так ничего и не нашли.

– У него нет кисти, – доложили они.

Богача, оставшегося ни с чем, охватил бессильный гнев. Выругавшись, он приказал:

– Заприте этого упрямца в конюшне! Не может быть, чтобы его нельзя было усмирить!

Четверо слуг, грубо подталкивая Ма Ляна, отвели его в конюшню.

Снег медленно кружил в воздухе, до этого намело большие сугробы, и все кругом было белым бело.

Ма Ляна заперли в конюшне, а лошадей перегнали в теплое место. Пленника нарочно оставили в насквозь продуваемом стойле, куда попадал снег, чтобы ночь показалась ему особенно долгой и мучительной.

У Ма Ляна окоченели пальцы на руках и ногах. Ветер забирался к нему в рукава и в штанины. Походив вдоль стен, юноша присел на корточки в углу. Его трясло, из носа потекло, в горле запершило.

Стояла глубокая ночь, а у Ма Ляна до сих пор во рту не было ни крошки, он изнемогал от голода и жажды, живот урчал и словно приклеился к позвоночнику. Это было невыносимо!

Холод и голод мучили пленника. Вдруг он словно потерял опору, в глазах зарябило, ноги обмякли, и Ма Лян рухнул на пол.

– Нельзя падать!

Ма Лян очнулся и, стиснув зубы, на ощупь с огромным трудом поднялся. Оглядевшись и прислушавшись, он никого не увидел, вокруг была тишина. Он стал ощупывать все вокруг и, найдя на деревянной перекладине немного снега, съел его. Ему стало легче, он тихонько вытащил из шляпы волшебную кисть и нарисовал груду сухих поленьев, собираясь развести огонь…

Он не знал, что у стен есть глаза и уши: богач подослал художника наблюдать за пленником, опасаясь, как бы тот не умер – тогда уж точно не видать им волшебной кисти. И вот через бревенчатую стену конюшни художник увидел, что Ма Лян где-то раздобыл огонь и перед ним ярко пылают дрова, а сам он увлеченно грызет отломанную от карниза сосульку. Художник сообразил, что Ма Лян воспользовался волшебной кистью, и значит, она наверняка при нем.

Юноша тем временем с тревогой думал о том, что, когда рассветет, богач и его прихвостни придут в конюшню и поймут, что волшебная кисть у Ма Ляна с собой. Тогда они точно заставят его рисовать золотые слитки, и если он нарисует хоть один, ему придется делать это каждый день. Если же он не станет рисовать, они отнимут его волшебную кисть и никогда не вернут ее.

Ма Лян думал как быть, но ни одна идея ему не нравилась, единственный выход – до рассвета придумать, как отсюда выбраться. Но как? Вот в чем вопрос!

Художник меж тем рассказал все богачу, и тот не на шутку рассердился:

– Так этот негодник нас провел! Сейчас же подвесьте его и отберите кисть. Как только она окажется у меня, можно с ним больше не церемониться!

Художник взял с собой нескольких слуг, тихо прокрался к конюшне и, открыв дверь, ворвался внутрь. Огонь все еще горел, но Ма Ляна там не было.

Где-то за конюшней открылась дверь, которую юноша нарисовал волшебной кистью. Через нее он выбежал наружу.