Рощу, единственное на Люте скопление дикорастущих деревьев, из-за невеликих размеров и лесом-то не назовешь, однако, оказавшись внутри, чувствуешь себя как в настоящем лесу. Когда в пышных зеленых кронах над нашими головами скользит ветер, я поплотнее запахиваю парусиновую куртку. Я могу пройти по этой тропе даже с закрытыми глазами. По запаху могу определить время года – я чую этот терпкий запах набирающих силу древесных соков, тягучую живость лета. Тропинка сужается, я пропускаю Джона вперед, а сама украдкой оглядываюсь на склоненную ветвь дуба, под которой сидела всего несколько часов назад. Шепот дубов становится громче, отчетливее, словно они хотят наябедничать, чем я тут занимаюсь. Джон бы этого не одобрил. А потом сквозь назойливый шелест я различаю голоса, и пульс начинает стучать в горле. Джон радостно кивает и направляется на звук.

– Ну, что я вам говорил? Юный историк.

Нашел то самое место, которое представляет… – Порыв ветра уносит его слова.

Сперва я вижу спину Чарли, его свитер в широкую красную и синюю полоску. Мой малыш сидит в куче листьев и чешет затылок. Его волосы уже потемнели и стали каштановыми, но в лучах солнца, проникающего сквозь тенистый лесной полог, они снова кажутся светлыми, как в младенчестве. Он смотрит перед собой и с кем-то разговаривает, но там никого нет. Чарли беседует с пустотой.

– Чарли! – Я ускоряю шаг.

Только теперь я замечаю рядом с ним какого-то человека, и с моих губ слетает неслышный полувздох-полувсхлип. А я что себе вообразила – привидение? Мужчина похлопывает Чарли по плечу, затем поворачивается ко мне. Я уже готова кричать «спасибо», но в этот момент понимаю, что передо мной Мэтью Клер. Несмотря на холодную погоду, он без куртки, видавшие виды штаны заправлены в сапоги, заляпанные грязью, обветренное лицо обрамляет щетина. В серых глазах светится доброта, печаль, обида… как знать. Просто человек, усталый мужчина среднего возраста, но здесь и сейчас есть в нем что-то причудливое. Он как будто находится в своих владениях. Король леса.

Леди Тредуэй. – Приветствие возвращает меня к реальности. Мэтью, как обычно, цедит слова, точно произносить их ему невыносимо трудно. Мать его, мог бы обратиться ко мне просто по имени – миллион раз же просила! Когда я бросаюсь к сыну, Мэтью на меня даже не смотрит, но мне плевать. Мир превращается в узкий туннель, пока наконец сын не оказывается в моих объятьях. Я целую его в макушку и шепотом кричу ему на ухо:

– Что ты тут делаешь? О чем ты только думал! Господи, как же ты меня напугал, маленький мой!

Я отстраняюсь, чтобы разглядеть его как следует, он ошеломленно моргает, словно очнулся ото сна.

– Почему ты испугалась? – спрашивает он. Выражение его лица мне совсем не нравится. С нервным смехом восклицаю:

– Я не знала, где ты!

– Я хотел увидеть камень. Я тебе говорил.

– Что-что ты хотел увидеть?

– Мне приснился сон про камень, и я захотел на него посмотреть. Сегодня.

– Ты… – В изумлении я качаю головой.

– Жертвенный камень, – подсказывает Мэтью.

Ему всего сорок два, как и Хью, однако он почему-то выглядит невероятно старым, и в эту минуту – особенно. Несмотря на все уважение к островным традициям, Хью – человек современный. Он смотрит телевизор, интересуется биржевыми индексами, а во время трансляций футбольных матчей обменивается текстовыми сообщениями с друзьями. Едва ли Мэтью Клер делает что-то подобное. Порой, когда Иэн Пайк рассказывает о вторжениях римлян, саксов или норманнов на Лют, я представляю Мэтью Клера среди зевак, собравшихся на берегу. Его даже переодевать особо не надо.