Да, сегодня он уже изрядно принял, подумал хозяин и сделал бармену знак глазами, чтобы тот приготовил что-нибудь послабее.

– Вы ездили в Испанию по делам? – спросил хозяин.

– Нет, – ответил Краун.

– За удовольствиями?

– Нет.

Хозяин заговорщически улыбнулся.

– Женщина…

Краун усмехнулся.

– Люблю беседовать с вами, Жан, – сказал он. – Как это мудро – отделить женщину от удовольствий. – Он покачал головой. – Нет, женщина тут ни при чем. Я ездил туда потому, что не знаю испанского. Хотелось немного подзарядиться, а нигде так не зарядишься, как там, где ты не понимаешь никого и никто не понимает тебя.

– Многие туда ездят, – согласился хозяин. – Сейчас Испания всем нравится.

– Конечно, – сказал Краун, потягивая напиток. – Бедная, плохо управляемая страна с малочисленным населением. Как ее не любить?

– Вы шутник, мистер Краун.

Краун серьезно кивнул головой.

– Да уж, – сказал он, опустошил бокал и положил пятитысячефранковую купюру за выпитое им до того, как хозяин подошел к нему. –   Если у меня когда-нибудь будет бар, приходите, Жан, я тоже угощу вас.

Пока американец ждал сдачу, хозяин оглядел комнату и увидел, что женщина, сидящая со студентами, пристально смотрит на Крауна.

«Этот не про вашу честь, – злорадно подумал хозяин. – Держитесь своих студентов».

Он проводил Крауна до двери и вышел на улицу глотнуть свежего воздуха. Краун постоял минуту, разглядывая здания, темнеющие на фоне звездного неба.

– Когда я учился в колледже, – сказал он, – я думал, что Париж – город радости.

Он повернулся к хозяину и пожал ему руку на прощание.

Вдыхая прохладный воздух, хозяин смотрел вслед медленно удаляющемуся по безлюдной улице Крауну. Американец, взрывая безмолвие спящего города гулким постукиванием своих каблуков, казался хозяину грустным, терзаемым сомнениями человеком. Странное сейчас время, подумал хозяин, глядя вслед уменьшающейся фигуре, попавшей в отсвет уличного фонаря. Плохое время для одинокого человека. Интересно, как бы выглядел сейчас Краун на улице в Америке.

Хозяин вернулся в бар и недовольно нахмурился, ощутив густоту табачного дыма. Пройдя за стойку, он увидел, что женщина встала и стремительно направилась к нему, оставив студентов в растерянности и недоумении.

– Не могли бы вы помочь мне? – сказала она.

Ее голос звучал напряженно, он словно неохотно подчинялся ей, лицо казалось безжизненным и возбужденным одновременно – ночь оставила на нем свою печать.

«Я ошибся, – решил хозяин, вежливо улыбаясь. – Ей уже порядком за сорок пять».

– К вашим услугам, мадам.

– Тот человек, что стоял здесь, – сказала женщина. – Вы с ним вышли…

– Да?

Хозяин посмотрел на нее настороженно, выжидательно; Господи, в ее-то возрасте, подумал он.

– Не знаете, как его зовут?

– Хм… дайте вспомнить.

Желая помучить ее, хозяин сделал вид, будто вспоминает, возмущенный этим явным и непристойным преследованием, оскорбляющим память тех двух его женщин.

– Кажется, знаю, – сказал он. – Краун. Тони Краун.

Его собеседница закрыла глаза и схватилась за стойку, словно боялась упасть. Пораженный хозяин увидел, как через мгновение она открыла глаза и легким нетерпеливым движением оттолкнулась от бара.

– Вам известно, где он живет? – спросила женщина.

Ее голос звучал теперь спокойно, и хозяин с удивлением почувствовал: если он скажет – нет, женщина испытает облегчение.

Он пожал плечами и дал адрес. Учить людей правилам хорошего тона не входит в его обязанности. Он содержит бар и, значит, должен заботиться о том, чтобы клиенты оставались довольны. Если для этого нужно сообщить стареющей женщине адрес молодого человека – что ж, это их дело.