Играть в «войнушку» было самым любимым делом для всех нас – и для мальчишек, и для девчонок. Вдвоём или втроём играть в неё было неинтересно, и поэтому такая игра собирала детей со всех переулков и дворов, со всего Приарбатья, Плющихи, Девички, а то и с дорогомиловской шпаной знакомились. Они с того берега Москвы-реки приходили наших потрепать, а мы их в игру втягивали, вот все сразу и мирились. Не брали в свои ряды мы только малышню, а те, толком не понимая, чем мы занимаемся, просто копировали наши действия, и визжа носились за нами, подражали каждому нашему крику, мешая играть, пока кто-то из старших ребят не прогонял их, чтобы те играли, но только в свою «войну» и поближе к дому. Когда народу не хватало, то «войну» отменяли, и ребята лазили по помойкам, жгли мусорные костры, а девочки играли в классики, в «магазин», в школу или врачей.

Сейчас понимаю, что жилось в те годы совсем нелегко, но мы, дети, чувствовали это, пожалуй, меньше всех. В этом и заключается волшебное свойство детства. Горе никогда не проникает глубоко в душу ребенка, а отрёвывается где-то на поверхности, в горле, перемешавшись с соплями и слезами, и уходит это самое горе, исчезает гадкое, а там, глядишь и опять солнышко, и опять смех и радость».

Была зима на целый лист

Был белым он, как снег январский.

И строчки черные неслись,

И ручка двигалась указкой…

Люся Филимонова. 1958 г.

Досуг зимой был простой, но веселый, задорный и чаще спортивный. В те годы все повально увлекались катанием на коньках или лыжах. Многие ходили в Парк им. Горького и катались вдоль набережной, которая специально для этого заливалась водой.

Голицинский пруд. 1953 г.

«Коньки выпускались, – вспоминает Людмила Георгиевна, – нескольких видов: «фигурки», «снегурки» и «бегаши». Но самые первые, на которых я училась кататься, были совсем простые. Носы их были загнуты на манер саней. Они продавались без всего, и папа мне их привязывал веревочками прямо к валенкам или ботинкам. Чтобы веревка не ослабевала и не сваливалась, под нее он просовывал коротенькую палочку, а то и гвоздь закручивал, как вертушку. Таким образом, удавалось добиться относительно прочного крепления конька к обуви. Конечно же, веревочки часто развязывались, и тогда приходилось бежать домой и просить кого-нибудь из взрослых прикрутить их снова, потому что сделать это самой на морозе было совсем непросто.

Потом у меня появились «снегурки». Они прикручивались уже к ботинкам. Помимо этого, у них были заостренные носы с насечкой, которыми было удобно отталкиваться. При этом можно было делать всякие фигуры на льду. Еще были коньки, о которых многие только лишь мечтали, так называемые «ножи», для скоростного бега, но их в основном хотели иметь ребята. Я только несколько раз погоняла на таких по ледовой дорожке стадиона «Труд», что на Девичке, а вот Аркаша, мой муж, зимой там занимался регулярно: сдавал нормативы, был мастером в этом деле, имел золотые и серебряные значки ГТО. Такие коньки были большая редкость.

Когда мы с девчонками бывали на катке, то молодой человек, который, заложив руки за спину, не спеша рассекал лед и воздух, вызывало у нас восторг и уважение. Кстати, каталась я лет до двадцати пяти, а то и больше.

Аркадий Алексеев. Стадион «Труд». Москва.

Теперь про лыжи. Лыжи у нас в школе были широкие с ремешком-лямочкой, в которые просовывались мыски тех же валенок. Лучшим вариантом было прикрепить к ремешкам резинки, которые охватывали валенки сзади и не давали лыжам сваливаться. Но резинки были только у тех, кому их могли приладить заботливые родители. Но отцы в пятидесятых были далеко не в каждой семье, и катались дети, постоянно теряя лыжи, что было смешно и здорово, особенно, когда ты мчишься с горки, подпрыгиваешь на снежном трамплинчике, а лыжи разлетаются в разные стороны, и всем от этого весело.