– О, да у вас посланцы Юга! – воскликнул комбат, осматривая растения. – Где вы их раздобыли?

– Сержант Мирзоян с Кавказа привез, – объяснил Нечаев. – Был в отпуске… и вот из родительского сада…

– Мододец!

Они подсели к столу. Капитан торопливо собрал разложенные протоколы, ведомости партийных взносов и, по-хозяйски поправив скатерть, подвинулся ближе к комбату.

– Когда вы зашли ко мне, – сказал Мельников, глядя в упор на капитана, – я сразу подумал: правильно поступили, умнее меня оказались. А потом слышу, что вы зашли-то на одну минутку, лишь письмо показать. Выходит, рано я похвально подумал о вас. Теперь давайте решим: нормально это или ненормально?

Бегающие глаза вдруг остановились, застыли. Нечаев никак не ожидал такого вопроса. Он приготовился слушать указания, замечания, наставления. А тут вопрос, да еще какой.

– Что молчите? – улыбаясь, спросил Мельников. – Как думаете, так и говорите. Я, например, считаю такое положение ненормальным. И виноваты мы тут оба.

Нечаев зашевелился, собираясь с мыслями, потом неуверенно сказал:

– Я думал, что помешаю, товарищ подполковник.

Комбат покачал головой.

– Всегда у вас такие мысли?

– Как сказать. – Нечаев задумчиво склонил набок голову. – Мы все время живем как-то врозь: командир сам по себе, партбюро само по себе. Пытался я наладить взаимодействие. Не получается.

– Кто же мешает?

Нечаев развел руками, но тут же сцепил их, сказал серьезно:

– Вот недавний пример. Зашел я к майору Степшину с планом, говорю: «Посмотрите, давайте обсудим, что так и что не так». А он мне: «Знаешь, Нечаев, я занят, не могу, действуй сам». Ну вот так я и действую.

– Плохо, – заметил Мельников.

– Ясное дело, плохо. Разве я сам всегда точно могу определить, на что коммунистов нацеливать? Определяю, определяю, да и промахнусь. Холостой ход получается.

Мельников слушал Нечаева и думал: «А ведь, пожалуй, правильно рассуждает. Зря я с ним раньше не побеседовал». И когда тот высказался до конца, комбат предложил сразу:

– Давайте, капитан, работать рука об руку, чтобы, знаете, в одну цель бить.

Нечаев оживился. Светло-зеленые глаза его снова забегали под темными ресницами. Он радостно кивнул:

– Хорошо, товарищ подполковник!

– А теперь, – сказал Мельников после небольшой паузы, – давайте сосредоточим огонь на главном противнике: упрощении. Вы меня поняли, надеюсь?

– Как не понять после такого горького опыта.

– К сожалению, не всех научил этот опыт, – заметил комбат, нахмурившись. – И еще вот что: солдаты сильно переживают потерю первенства. Головы повесили.

– Знаю, – ответил Нечаев.

– А что предлагаете?

Секретарь достал из стола записную книжку и познакомил комбата со своими наметками.

– Значит, собрания, групповые беседы. Правильно, – одобрил Мельников. – Но этого мало. Нужно ежедневно, непрерывно воспитывать людей, беседовать с каждым в отдельности. И не только по вечерам в казарме, а везде. Иногда вовремя сказанные два-три слова ценнее часовой лекции…

Нечаев слушал комбата внимательно, делал новые пометки в записной книжке и в свою очередь объяснял:

– Некоторые командиры взводов у нас забывают об агитаторах.

– Это напрасно, – сказал Мельников и тоже достал из кармана маленький желтый блокнот, что-то записал в него. – Без актива работать нельзя, – продолжал он. – Агитаторы – большая опора командира. Может, на бюро этот вопрос поставить следует или на партийном собрании…

Неожиданно широко распахнулась дверь и в комнату вошел подполковник Григоренко.

– Ага! – воскликнул он громко. – Что я вижу? Командир батальона у секретаря парторганизации. Редкий случай в полку.