Сержант вытянулся, громко ответил:

– Мирзоян.

– Он секретарь комсомольской организации, – подсказал один из товарищей. Другой вставил деловым тоном:

– Мы уже не раз на собрании говорили о Зозуле.

– Это совсем хорошо, – оживился Мельников. – Значит, комсомол за творчество? Правильно. Я тоже.

Солдаты переглянулись, и по их лицам скользнули довольные улыбки.

Сразу же после завтрака Мельников уехал на стрельбище. Несмотря на сильный дождь, пробыл там более трех часов. В штаб вернулся вымокшим и недовольным. Проходя в свою комнату, сказал дежурному офицеру:

– Попросите ко мне майора Степшина.

Мельников всегда говорил «попросите». Ему казалось, что слово «вызовите» чрезмерно подчеркивает и без того понятное всем право командира повелевать. К тому же долголетняя служба в армии убедила его, что излишний приказной тон не всегда прибавляет силу отдаваемому распоряжению, а подчас даже мешает подчиненному выслушать и правильно понять слова командира.

Войдя в комнату, Мельников снял фуражку и размашистым движением стряхнул с нее воду. Густой веер брызг шумно хлестнул по чистому дощатому полу.

Затем он снял плащ и только теперь почувствовал, что китель на спине промок и вместе с рубашкой прилип к телу. Поеживаясь и вздрагивая, подполковник достал из планшетки план стрельбища, расстелил его на столе и начал рассматривать пометки, сделанные красным карандашом при осмотре огневых позиций.

В дверь постучали.

– Прошу, – отозвался Мельников, поправив ладонью густые волосы. Вошел Степшин. Пригласив его сесть поближе к столу, комбат неторопливо сказал:

– Ну вот, посмотрел, как люди готовятся к стрельбе. Признаться, неудовлетворен. Плохо готовятся. Много упрощений. Карикатура на боевую стрельбу получается.

У Степшина от удивления рыжие брови поползли вверх, а узкие губы недовольно вытянулись вперед.

– Да, да, – повторил Мельников уже громче. – Упрощенно учим солдат стрелять.

– А именно? – спросил майор, искоса посматривая на красные пометки в плане.

– Скажу, что именно. Однообразие в обстановке, особенно в роте Крайнова.

– Я не понимаю, товарищ подполковник. При выполнении такой сложной задачи – и вдруг однообразие? Ведь с разных положений солдат стреляет. Здесь при всем желании…

– Теоретически вроде так, – вздохнул Мельников, доставая из планшетки карандаш. – А практически иное получается. Смотрите.

Степшин поднялся с места и склонился над планом стрельбища.

– Вот окоп, – сказал Мельников, остановив карандаш на кривой жирной линии с короткими зубчиками. – Отсюда солдат должен стрелять по грудной мишени. И эту самую мишень показывают ему все время в одном и том же месте. Ну где мы такого глупого противника встретим?

Степшин промолчал. Он понимал, что каждым своим словом подполковник обвиняет его, хотя и делает это деликатно.

– Теперь о стрельбе с ходу, – продолжал комбат ровным голосом. – Какой, по-вашему, темп движения должен быть у солдата?

– Конечно, медленный, – не задумываясь, ответил Степшин.

– Правильно, замедление необходимо. Но нельзя забывать, что это атака, что впереди противник. А Крайнов забыл об этом. Его люди не в атаку идут, а словно по парку гуляют. Да чуть ли не по пять минут стоят прицеливаются. Что это, не примитив?

Степшин молчал, прищурив злые желтоватые глаза. С губ его, казалось, вот-вот сорвутся недружелюбные слова: «Оно, конечно, можно искать недостатки в готовом. Это легче, чем своими руками все делать».

Мельников понимал майора, но старался не показывать виду, говорил тоном человека, твердо знающего, что он хочет. При этом рука его с красным карандашом продолжала ползти по пестрому полю плана.