– Да, Миша, это моя сестра Ритка.

Но ее уже никто не слушал. Михаил тут же пригласил ее потанцевать.

Татьяна была готова откусить себе локти.

«Это что ж такое? Я с ним общаюсь месяцами, проблемы его выслушиваю, всю свою жизнь ради него переменила, обои ради него переклеила?!… А тут явилась эта черноволосая коза, и он идет за ней как баран на заклание?…».

Подвыпившая Нинка раздула ноздри, мстительно глядела на танцующих и сочувственно хлопала Татьяну по колену. Таньке от бессилия хотелось заплакать. Они с Нинкой молча уставились на танцующих.

Очарованный Гусев присел рядом на стул:

– Танька, а ты чего молчала, что у тебя есть такая сестра?

«Вот потому и молчала!».

– Да как-то речь не заходила.

– Танька, она такая… она такая… – дышал ей в ухо Гусев. Меньше всего ей сейчас хотелось слышать «какая она». Она была даже не против, чтоб он снова назвал ее «пироговой богиней». А Михаил не унимался: – Ты видела, да у нее попа как орех!…

«Бельчонок, мать твою».

Остаток вечера для Татьяны был испорчен, как был испорчен сам юбилей да и последующая ее жизнь.

Несколько недель Гусев не приезжал, но регулярно звонил, болтал по-дружески, восторгался сестрой, отчего Татьяна впадала в ступор.

– Танька, твоя сестра – огонь! – воодушевленно напевал Михаил.

«Рита-огонек… Он вообще не допускает, что он мне нравится? Зачем он мне это говорит? Ах, да, я же его друган, у которого можно переночевать и с которым можно выпить водки…».

У Таньки щемило в груди, как только она думала о Гусеве и о своей сестре, а так как думала она о них постоянно, то и щемило круглосуточно.

Зато, изменив регулярности общения три раза в год, в гости прикатила Ритка.

– Таня, как у тебя дома стало красиво… ты молодец.

«Ложка меда в бочке дегтя», – уныло подумала Андреева.

– Та-дам! – с улыбкой Ритка извлекла из сумки бутылку вина.

«Да что вы все с бухлом ко мне едете? Лицо у меня, что ли, располагающее…».

Весь вечер прошел в противном для Татьяны русле беседы – расспросы и восторги по поводу их кавалера. Танька пила вино и как робот отвечала на вопросы. Да, экономист, да, знаю с восемнадцати лет, нет, не кретин. Танька подумала, что придется вытерпеть эту повинность, потому что признаться сестре в симпатии к Гусеву не хотелось. Гусев бы тоже удивился такому повороту. У них же дружба.

Ритка рассказывала, что Гусев водит ее в рестораны.

«А меня ни разу не водил, все дома на кухне. Неправа была банщица, сказав, что бывают женщины-рыбки и женщины-кошки. Бывают пироги и орехи».

Выпили Риткино вино, выпили еще и найденную у Татьяны бутылку.

– Танька, – Рита захмелела и жаждала общения с сестрой, – у меня ж такая бессмысленная жизнь… Вот ты – такая образованная… потрясающий человек… И все время совершенствуешься. Ходишь в библиотеки, театры, на выставки. И ходишь потому, что тебе это интересно, – она хлопнула по столу. – Я же туда иду, потому что модно и там надо показаться… А ты такая самодостаточная, не зависишь от этих мужиков.

Она отхлебнула из бокала.

«Я бы с удовольствием от кого-нибудь позависела. Даже паспорт бы отдала».

– А моя жизнь? – продолжала раскрасневшаяся Ритка, – моя жизнь несется со скоростью света, некогда остановиться. Доучилась-то с грехом пополам. Мальчики, мальчики… Как будто внешность – это главное…

– Ритка, ты дура, ты такая красивая с самого детства, – Татьяна поставила ей щелбан.

– Ха, теперь и не такая уж это естественная красота, Танька, чудеса хирургии и магические мази – вот теперь моя красота… Я в этой круговерти не думала и о детях, а теперь? Как ни погано говорить, но это ж только испортит мне фигуру и расписание. Я ж привыкла так жить. Я ничего не умею, кроме ф-фитнеса и ф-флирта… А мужики? Они ж слились в один многоликий образ… Вот ты, ты же можешь себе позволить не быть меркантильной. Твои мужики – скорее всего, какие-то неординарные люди, о которых мне остается лишь мечтать.