– Да так… пишу для журналов… – сказала она, – работаю бухгалтером, ну, и личная жизнь не очень-то сложилась.

«Эти три недоразумения мужского пола не стоят нынче ни моего, ни Гусевского внимания».

Гусев сначала был весел и бодр, хорохорился по поводу развода, потом скис и начал жаловаться на вторую жену, которая оказалась такой же взбалмошной и меркантильной как первая.

– Она требовала и требовала у меня кольцо!

«Ну, и купил бы, дурак, может, разводиться бы не пришлось».

Но Танька лишь понимающе кивала.

Закончил Михаил на мажорной ноте – его адвокат по разводам оказался молодец, Гусев доволен. Он даже радостно ударил кулаком по столу.

Гусев давно сжевал свои оливки и, хотя в начале вечера заявил о приверженности правильному питанию, к одиннадцати часам без зазрений совести съел Танькины пироги, тарелку борща, голубцы и мамины огурцы.

«Тощий такой. Как в него входит?» – думала Танька, но предложила ему все, что было в холодильнике.

Откусив кусок пирога, он закатил глаза и пробурчал с полным ртом:

– Танька, пироги твои божественные, ты просто богиня пирогов.

Татьяна довольно улыбнулась, богиней (пусть и пироговой) ее никто никогда не называл.

Время клонилось к полуночи, Гусев все более напивался. Татьяну саму разморило, ей было весело.

«Какой прекрасный вышел вечер».

Она накренилась, облокотившись на стол, вдруг заметила, что грудь ее лежит на столе справа, а сама она сидит слева. «Неудобно как-то перед Гусевым», – и выпрямилась.

А ведь Гусев ей очень нравился в институте. Он был да и остался веселым балагуром, шутником и любимцем женщин. Она была рада его встретить. Да еще привнес такое разнообразие в ее монотонную скучную жизнь.

– Танька, ты такая замечательная баба! Это я тебе как дважды разведенный говорю. Ты не обижайся только, пироги твои хоть на выставку вози, но ты зря на свои пироги так налегаешь.

Андреева аж поперхнулась такой наглости.

– Ну, прости-прости, Танька, – он засмеялся и притянул рукой ее голову к себе, поцеловал в лоб. – Я пьяный и говорю всякую ерунду.

Танька вздохнула и решила не злиться на него, она, действительно, не модельной внешности.

Они все болтали и болтали, время бежало. Вспомнили и поездки в колхоз в самом начале учебы, и курьезы при сдаче госэкзаменов.

– Андреева, – вдруг сказал Михаил, – а куда я сейчас поеду? Я видел, у тебя там диван стоит в гостиной. Давай я у тебя заночую? Ты не переживай, – он поднял ладони, – я приставать не буду, честное слово.

«Да лучше б ты не давал своего честного слова».

– Оставайся, конечно, – Андреева ради такого случая достала новые простыни, которые десять лет лежали в ожидании непонятно какого грандиозного мероприятия. И спрятала еще два портрета Велюрчика.

Гусев смеялся, про разводы уже не вспоминал, разделся до трусов прямо при ней. Она ошарашенно отвернулась. Через две минуты Гусев уже похрапывал, не отягощенный думами о досадивших ему женах.

Татьяна прошла в спальню, закрылась на замок, но надела новую ночную рубашку.

Всю ночь провела в полудреме, ненадолго забываясь сном.

Проснулась от пения Гусева, этот весельчак залез в ванну, мылся и пел.

«Какой самостоятельный гость», – подивилась Андреева, быстро оделась, причесалась и вскипятила чайник. Со злостью посмотрела на стоящую на столе тарелку с идеальными пирогами.

«Поменьше налегать…».

Гусев вышел уже одетый. Благоухал как майская роза.

«И как ему удается? Я выпила в пять раз меньше его, но как же мне худо».

Он радостно чмокнул Андрееву в щеку, выпил две кружки чая и опять восхвалял пироги.

«Забыл еще кое-что добавить», – мрачно подумала Татьяна.

Вскоре он засобирался, тепло попрощался с Андреевой, с комсомольским задором и с песней вышел в дверь.