Многие мои товарищи по двору пошли по стопам отцов и стали офицерами. Они окончили военные училища, по распределению разъехались по всему Советскому Союзу, и я их потом больше не видел. Как-то только встретил сына командира «нашего» летного полка – Володю с сыном лет двенадцати. Он Рижское высшее военное авиационное инженерное училище имени Якова Алксниса окончил и приехал в отпуск к родителям. Поболтав о том о сем с Володей, я спросил его сына, кем он хочет стать. Он, не раздумывая, ответил: «Летчиком, как папа».

В республике было аж три военных училища, но латыши в них учиться шли очень неохотно. Русские – да, украинцы и белорусы – да. А латыши, литовцы и эстонцы – нет. Разве что совсем уж «красные» по убеждению. Видимо, в основной части семей прибалтийцев был подспудный негативный настрой к службе в Советской армии – не считали ее своей. Зато латыши и литовцы считались самыми лучшими солдатами срочной службы. Они отличались высокой дисциплиной и исполнительностью.

В нашей школе еще учились дети из семей железнодорожников. Железнодорожники были во многом схожи по духу с военными. Я всю свою последующую жизнь мог сразу отличить детей советских военных, да и железнодорожников по их внутреннему настрою и по ответственности за все происходящее вокруг.

Ленинградский государственный университет им. А. Жданова

Как-то раз, будучи уже старшеклассником, я гостил во время зимних каникул у бабушки Натальи Ивановны в Ленинграде. На третий день моего лежания на диване с очередным томом «Детской энциклопедии» в руках (я читал все тома подряд с первой до последней страницы), она задала мне в лоб вполне уместный в данном случае вопрос. «Сашка, а ты кем в жизни стать хочешь – все книжки читаешь?» Бабушка Наташа была коммунисткой с дореволюционным стажем, работала заведующей кондитерской на 14-й линии Васильевского острова и любила в жизни ясность. Мне как раз только исполнилось шестнадцать лет. «Известное дело кем, бабушка, профессором!» – не раздумывая ответил я.

Образ жизни профессоров был мне знаком, потому что бабушка жила в коммунальной квартире на Васильевском острове и одну из комнат в ней занимал как раз профессор Ленинградского госуниверситета им. Андрея Жданова. Он был профессором в области геолого-минералогических наук, но на кухне обсуждал с Натальей Ивановной по большей части философские вопросы. Бабушка хотя и не имела даже полного среднего образования, была настоящей ленинградской интеллигенткой, очень начитанной, умела глубоко и правильно судить обо всех вещах на свете, разбиралась в музыке, театре, балете. Я иногда присутствовал во время этих философских диспутов на кухне и жадно впитывал то, что говорили взрослые. Постоянное чтение книг, работа над рукописями, широта кругозора, четкость суждений соседа-профессора мне очень импонировали, и я решил, что такая профессия как раз для меня.

Бабушка с уважением отнеслась к моему выбору будущей профессии, хотя и спросила: «А сможешь ли? Может, тебе какую-то более простую профессию освоить? Например, стать токарем высокого разряда? Они зарплату хорошую получают, и уважают их все». «Ясное дело, смогу бабушка!» – ответил я ей тогда.

Право на серьезные вопросы бабушка Наташа имела. Она пережила ленинградскую блокаду, работая в военном госпитале, потеряла на войне мужа, воспитала одна нескольких детей.

Помню, как бабушка возила меня с родной сестрой Татьяной, двоюродными сестрами Светой и Леной, да еще и с их подругами на юг отдыхать. Мы все от прибалтийского климата страдали зимой простудами, ангинами и гайморитами, так она везла нас на Черное море и проводила на нем с нами пару месяцев. Потом к нам приезжали родители, жили некоторое время вместе, тоже грелись на солнце и купались, а к осени развозили всех по домам. Только сейчас я понимаю, какой это героический поступок – присматривать за полудюжиной ребят, да еще в чужом месте.