Цок и цок, – стучат копыта, начиная менуэт.

Что не взял огонь заката, догорит в костре рассвета.

В дни любовной непогоды ни на что надежды нет.


В старом замке реверансы и галантные поклоны,

Мимолётные измены, маски фавнов и наяд.

Маски кружатся по зале под присмотром Аполлона,

Розы кружатся по саду, «С» упала – вышел ад.


Эти розы безрассудны. Боль и страсть вплывают в двери.

Альт и скрипка беспощадны – всё расскажут наперёд,

И принцесса так печальна, юный граф самоуверен:

Просит чай и два бисквита, поцелуи сам берёт.


Голос скрипки выше, выше, и на самой горькой ноте

Замирает над беспечным, беспощадным цветником,

И принцесса замирает, понимая, что на взлёте

Хлынет кровь из горла скрипки, иссечённого смычком.


Если пальцы музыканта прикоснулись к телу скрипки,

Пальцы властны, звуки нежны, – им уже не прекословь.

Юный граф кружит принцессу. С повелительной улыбкой

Словно бабочку отпустит, а потом поймает вновь.


Что ж ты плачешь за колонной? Розы шествуют по зале,

На альте играет ревность, а судьба берёт кларнет.

Сердце бейся – не разбейся, всё забудь, и без печали

Делай па и улыбайся: это сон, тебя здесь нет.

Сергей Шилкин

Реквием любви

Без любви под сенью свода
Дом лишён основ.
Повстречала ты кого-то
Из далёких снов.
Прошептала мне: «Не нужен»,
С ноткою тоски.
Приготовила на ужин
Пиццу из трески.
За оконною оправой
Воздух чуть белёс.
Рыба сдобрена приправой
Из солёных слёз.
На лице налипших прядок
Серебрится нить.
Нашей жизни беспорядок
Ввек не изменить.
На столе остыла пицца.
Время истекло.
Камнем уличная птица
Врезалась в стекло.
Рока горестного плошка
Мною испита.
Звуком битого окошка
В дом вошла беда.
Жалят жгучие иголки
Фейерверком брызг.
Наше счастье на осколки
Разлетелось вдрызг.
Стынет каплями на коже
Кровушка – шпинель.
Ждёт меня в углу прихожей
Серая шинель.
На плечо её накину,
Если запуржит.
И в ночи скитаясь, сгину,
Словно Вечный Жид…

Бермудский треугольник

В. Набокову

Во времена душевных смут,
Когда ни Тора, ни Талмуд
Не помогли – в воде Бермуд
Искал я тщетно вдохновенье.
Усугубляя мой раздрай,
Гудел вдали тростник – «курай».
И тут возник – не обмирай! —
Мир инфернальный на мгновенье.
Раздвинув стык бермудских плит,
Взмыл столб, сиянием облит.
Из тёмных вод на свет Лилит
Взошла – вся в кипенном шампанском.
Я был испуган и нелеп,
Как обронивший сыр и хлеб
С осины вран, и, взвыв, «ослеп»
на бреге гибельном, «гишпанском».
Урчал прибой, как злой манул.
Я липкий пот со лба смахнул.
Диск солнца в море потонул —
Покой в лазурных водах канул.
Фантасмагория, бурлеск.
Шипел зловеще пены всплеск.
И дух – как мокрой кожи блеск —
Огнём ирид жемчужных гранул
Во тьме таинственно витал.
Тлел в бездне, булькая, металл.
Меня смертельный хлад обдал
Из приоткрытой преисподней.
Насквозь от страха я промок.
На ноги будто кто замок
Надел – я сдвинуться не мог —
В тот незабвенный день Господний.
Прамать языческих Венер
С французской лёгкостью манер
С меня стянула пуловер —
Затрясся я, как юный школьник…
…но, в духе древнего лубка,
Призвал срамного голубка
Невинной прелестью лобка
Любви Бермудский треугольник…
***
Парк. Ограда литая.
Средь деревьев больших
Видел я, как, «летая»,
Ты лобзала чужих…
Всполох тьмы полуночной.
Чёрной бездны провал.
Зверем вскрик одиночный
Душу в клочья порвал.
Манит к звёздам дорога
Даже Гончих собак.
Я ж призванье пророка
Променял на кабак.
Встала жизнь на карачки.
Ты, как страсти полпред,
В фазе белой горячки
посетила мой бред
И ко мне прикасалась,
Скинув белый халат…
Белизна оказалась
Цветом земских палат.
Свет дневного огарка
Цедит кружево крон.
Где-то жалобно каркать
Стала стая ворон.
Звуки мерные капель
Тянут в сон. Я ослаб.
Надо мной острый скальпель