Он прижался губами к губам девушки, и они застыли в долгом, жарком поцелуе. Когда он наконец отнял свои губы от губ Карлы, снова посмотрел ей пристально в глаза и продолжил:

– Неужели ты думала, что я соглашусь на их условия и стану работать на них? Как ты могла так подумать? – Робер теперь превратился в актёра, копируя Труффальдино из пьесы Карло Гольдони: «Слуга двух господ».

Этот спектакль они ходили смотреть совсем недавно и воспоминание о нем было совсем свежим. Карла любила Труффальдино. Несмотря на то, что он был прохиндей, в нем горел какой-то особенный, присущий итальянцам, озорной огонек, который так привлекает женщин. Когда они вышли из театра, девушка так восхищалась мастерством актёра, сыгравшего знаменитого пройдоху из Бергамо, что Робер незамедлительно перевоплотился в него, прямо тут же, на улице, и Карла в тот вечер хохотала до слез.

И сейчас, чтобы развеселить девушку, он снова использовал этот приём.

Они долго ещё гуляли в тот нежный весенний вечер вдоль Сенны, болтали, шутили и смеялись. Потом зашли в какой-то маленький кабачок за углом улицы Феделите, на которой находится Савой, ели жаркое из утки и пили домашнее вино из винного подвала кабачка.

Карла не помнила себя такой пьяной и счастливой. Даже когда Робер приглашал её в самые шикарные рестораны, одаривал букетами роз, покупал вещи от знаменитых дизайнеров, она не была так счастлива.

Они вошли в «Савой» уже далеко за полночь. Робер был трезв, как стёклышко.

Он всегда был трезв, и это нравилось Карле. Она могла позволить себе любое безумство и глупость. Робер мог всегда её подстраховать.

Они вошли в номер. Карла скинула с себя туфли и упала на шёлковую прохладную постель вниз лицом, к которой уже привыкла за эти полгода.

«Полгода, – подумала она, – полгода мы уже вместе, в этом отеле, который стал почти моим домом. Домом… Домой, правда, я хожу редко, но все равно люблю свою квартиру. Дома уютно. А почему бы нам не?..» Она приподнялась на локте, подложив ладонь под голову, устремила свой взгляд на Робера.

Робер уже разделся и накинул на себя халат из синего шёлка. Потом взял в руки кимоно Карлы, свой подарок, и подошёл к кровати.

– Сегодня у нас по плану купание в ванной, – сказал он шутливым тоном папочки. – Сейчас я тебя раздену и отнесу в ванную!

И он принялся усердно стягивать платье, нарочито пыхтя, чтобы Карлу не посетили другие мысли и желания. Ведь тогда нужно менять план действий.

Робер раздел Карлу и накинув на неё огненно-красное кимоно, взял её на руки. Девушка вопросительно посмотрела на него. Обычно в ванную она шла сама.

Но когда он занёс её в ванную она все поняла. Множество свечей горело повсюду, источая аромат роз, сандала и жасмина. Объемная ванная была уже наполнена водой и белой пеной, поверх которой покачивались лепестки роз. Робер нежно скинул с Карлы кимоно и опустил её воду.

– Шампанского? Моншери… – Он наполнил два бокала шампанским и подал девушке. Карла пригубила прохладный напиток, закрыла глаза и откинула голову. Робер скинул свой халат и присоединился к Карле.

«Он великолепный любовник, он само совершенство, он мечта…» – Думала Карла в ту ночь.

«Пожалуй, я не буду спрашивать его, хочет ли он переехать ко мне или не можем ли мы снять квартиру вместе. Нет, он не для такой жизни. Робер создан для наслаждений, и я буду наслаждаться им, сколько смогу… Смогу. А сколько я смогу? Зачем, зачем я думаю об этом?» – и чувство тревоги снова и снова закрадывалось в её сердце.

В тот апрельский день с утра лил дождь, то стихающий, то переходящий в ливень. По обе стороны Елисейских полей цвели фруктовые деревья. Издалека они напоминали цветущие ветки сакуры. В Люксембургском саду даже в дождливую погоду гуляли пары. И Карла с Робером тоже часто приходили сюда просто съесть блинчиков с шоколадом и посидеть возле озера.