Вздрагиваю, когда меня внезапно обнимают со спины. Чужие руки по-хозяйски устраиваются на животе, а подбородок ложится на плечо. Горячее дыхание опаляет щёку, разгоняя кровь по венам.

– Кутузов, тебе жить надоело? – ровным тоном спрашиваю у парня, хотя внутри всё дрожит. От злости или предвкушения? – Убери от меня свои лапы.

– Не хочу, – нагло заявляет он и, как бы в подтверждение своим словам, прижимается ещё теснее. – Мне и так хорошо.

Прикрываю глаза, призывая всё имевшееся у меня спокойствие, и кладу ладони на его руки, чтобы убрать от себя их. Но попадаю в капкан – мои пальцы оказываются переплетены с мужскими. Чайник оповещает, что вода вскипятилась, в этот же момент под крышкой начинает сильнее плеваться масло.

– Если ты сейчас же не уберёшь свои лапы от меня, то мы останемся без завтрака, – с трудом поддерживаю в голосе сухость.

За спиной слышится тяжёлый вздох, щёку снова обдаёт чужое дыхание, а мужская грудь колышется, сбивая с мысли. Тем не менее мои руки становятся свободными, но только руки. Тимофей по-прежнему прижимается ко мне, обвивая мою талию. Теперь я тяжело вздыхаю. Вот что у него на уме?

Мне казалось, что мы вчера всё выяснили, что я доходчиво ему объяснила свою позицию.

С прилипалой за спиной выключаю плиту. Передвигаюсь по кухне, словно черепаха. И вовсе не потому, что медленно, а потому что панцирь висит на мне! Достаю тарелки – ладно уж, побуду заботливой. Глядишь, он и отстанет от меня. Выкладываю дымящийся омлет и ставлю на стол. С тихим рычанием Тимофей зарывается в мои волосы в районе шеи, а у меня низ живота от этого простого действия становится тяжёлом. Только не это! Но все попытки отцепить это наглое создание проваливаются – меня только сильнее обнимают, не желая отпускать на свободу. Не знаю, как не проливаю кипяток на себя, когда это… начинает целовать в шею, щёку, висок. Проскальзывает даже мысль окатить парня водой, но я, к сожалению, не такая безжалостная, чтобы кипятком обливать живых существ, пусть и таких раздражающих временами. Может, я просто таким образом оправдываю своё бездействие, ведь давно могла уже вырваться из лап наглеца.

Как же тяжело! И больно, что не могу позволить себе ответить ему, развернуться и поцеловать желанные губы, снова раствориться в своих чувствах к нему, в нём. Но я не допущу больше ошибок прошлого! Мне с лихвой хватило тогда, а сейчас и подавно не надо.

– Есть мы также будем? – с иронией в голосе спрашиваю у него, закончив накрывать на стол.

– Нет, – с сожалением тянет Тимофей и, хвала всем божествам, хотя я в них и не верю, отстраняется.

Еле сдерживаю облегчённый стон. Облегчённый ли? Облегчённый!

В неловкой тишине под внимательным взглядом поглощаю омлет, почти не чувствуя вкуса. Не смотрю на него, уткнувшись в свою тарелку, да только лицо так и печёт. Как же мне вынести его присутствие?! Может всё-таки уехать? Нет! Я не боюсь, справлюсь с ним.

– Ты моешь посуду, – с плохо скрываемым злорадством в голосе говорю ему, прекрасно зная, что он этим никогда не занимался.

– Ладно, – на удивление, не возмущается и спокойно несёт свою тарелку в раковину.

Смотрю на него, пытаясь справиться с изумлением, а потом, встрепенувшись, одним махом допиваю остывший чай, подхватываю свою посуду и несу к нему. Ставлю рядом и уже хочу покинуть кухню, как в один рывок оказываюсь снова прижатой к мужскому телу спиной. Впадаю в недолгий ступор.

– Ты что делаешь? – возмущённо спрашиваю у него, а он с самым невозмутимым видом включает воду, расставив руки по обе стороны от меня.

– Посуду мою, – невозмутимо отвечает. – Ты же сама попросила.