– Аврора, все подозревали, что лечение может на тебя не подействовать. Что ты в итоге все начнешь вспоминать. Если бы не твой темный, ты бы стала озлобленной, хотела бы убить врагов сильнее типичных светлых. Но тебе помогли. Ты с ним воссоединилась.

– Абсурд. Тебе об этом поведали мои шедевры? – Я кивнула в сторону бумаг, которые Бэйли крепко держала.

– Когда ты рисовала, то очень долго думала над каждым рисунком и перестаралась в некоторых местах.

– Я художник. Мне нужно было все хорошо представить.

– Это никак не влияет. Светлые не думают о том, что нарисовать, и их тесты практически идентичны, у всех схожие «идеальные» установки. Твой же тест отличается.

Я резко встала с дивана, чего Бэйли явно не ожидала, и посмотрела в глаза женщины, боясь ошибиться в том, что читалось в них: они были полны сочувствия и сострадания.

– В одном из рисунков ты изобразила то, что свойственно лишь темным. Это показало, что в тебе есть латентная агрессия. Вот, посмотри, – она ткнула пальцем в листок, – тут много острых углов.

Выявленная латентная агрессия могла в эту же секунду превратиться в явную. Тест не ошибался: у меня зародилось дикое желание выколоть глаза Бэйли, чтобы она больше не пялилась на меня, как на несчастную девчонку с тяжелой судьбой. Я не верила ей. Она давила на мои слабые точки, будто знала, как я всегда мечтала в светлом мире открыто говорить о своей любви и получать поддержку, а не порицание.

Бэйли пристально смотрела на мои руки, и только тогда я поняла, что сжимаю ладонь в кулак.

– Я не прошу тебя рассказывать мне. Будет лучше, если я останусь в неведении. Но ты должна быть начеку: они позволяют тебе быть с темным, пока видят в этом выгоду для себя. Они не идиоты.

Она верила в то, что я начну делиться с ней своими секретами?

– Я никому не показала этот тест, – продолжила Бэйли, не получив от меня никакой реакции. – Ты должна срочно его переделать, я помогу тебе, чтобы все выглядело, как у светлой. Только тогда тебе надо сделать еще некоторые задания, и опять же не без моего вмешательства.

– Это шутка такая?

Инстинктивно я отошла на, как мне казалось, безопасное расстояние. Но Бэйли не оставила меня в покое, а стала медленно, аккуратно подбираться ко мне.

– Я не желаю тебе зла. – Каждый ее шаг отдавался ударом в голове.

Она старательно транслировала сочувствие, но все, что я видела – картинки из того лагеря. Ее белый халат всегда казался мне иным. Я сразу узнавала ее, даже если была в коматозном состоянии. Эта женщина была самым близким для меня человеком в то время, она вечно крутилась рядом, то заботилась, то проводила очередные процедуры.

Я не знала, как к ней относиться, ни тогда, ни сейчас.

– Доверься мне, – сказала она, оглушая меня.

Ее слова эхом раздались в голове, голос слегка исказился, и в нос ударил запах лекарств.

Она постоянно говорила мне эти слова, когда пыталась «по-доброму» поставить мне укол, без применения грубой силы. А я всегда верила ей, хотя эти лекарства вызывали галлюцинации, в которых я умирала от рук Брайена. Потому что только ей было жаль, только ее я видела рядом, когда не могла двигаться. Но она продолжала мучить меня.

Я была уверена, что вспомнила абсолютно все. Но, как оказалось, это совсем не так: хоть я и была почти всегда не в себе из-за лечения, что-то мне удавалось улавливать, и это отпечатывалось на подкорке.

– Как ты смеешь, – сквозь стиснутые зубы произнесла я, отталкивая прочь ее тянущиеся ко мне руки.

Ей не стоило говорить мне те слова.

Определенно не стоило.

Я застыла от ужаса тех дней, ощутила на себе холод палаты и истощение. Единственное, что сейчас связывало меня с внешним миром, – адская головная боль от прорывающихся воспоминаний.