Едва ли не каждое утро я закладываю в чашу блендера разом все без исключения ингредиенты и хорошенько пробиваю их до нежной консистенции терракотового оттенка. Иногда меняю набор специй, исключаю чеснок – если предстоит важная встреча на короткой дистанции, или кладу чуть больше оливкового масла – в этом случае аджука приобретет перламутровый оттенок и станет мягче на вид и вкус. С этим блюдом можно фантазировать до бесконечности: добавлять в супы и салаты, к отварным крупам и несладким пирогам, намазывать на яйца вкрутую или просто уплетать ложками для поднятия настроения. Главное – делать это в компании преданного друга, что само по себе чудесно…
Окурки. Кофе. И семьсот тридцать дней одиночества
22 сентября, Стамбул
Шумная песня утренних «вапуров». – Дрессировка черепах и капризных детей. – Сладостный сон стамбульской элиты. – Находка для интровертов и социопатов. – Трамвайчик в прошлое «Ностальжик». – Секретное превращение в караковых жеребцов. – Цепкие заголовки прессы прошлого века. – Любовные страдания как признак хорошего тона. – Дворцовые люстры на дверях платанов. – Эйфоричный экстаз резвого халая. – Отсыревшие спички в озябших руках. – Благородные девицы преклонного возраста. – Высоконравственная вахта соседских старушек. – Кулинарная святая троица как способ выявления влюбленных.
Припарковав машину напротив Музея Пера, я бросила взгляд на часы: без пятнадцати девять. Сегодня мне понадобилось всего полчаса, чтобы преодолеть расстояние от школы (в которую я по утрам отвозила девочек) до одного из красивейших районов города, где никогда не бывает скучно. Спокойный залив приветливо заигрывал с безжизненным солнцем – оно никак не желало просыпаться. Затянутые в плотные тучи, грозившие вот-вот обрушиться на безлюдные улицы проливным дождем, его лучи с трудом дотягивались до середины неба и растворялись в тяжелом влажном воздухе, так и не добравшись до гладкого Халича[14]. Еще полчаса – и мутные воды запляшут в такт шумным моторам «вапуров»[15], соединяющих, словно нитями, два берега.
Музей Пера – место со смыслом, в котором я каждый раз спешу на третий этаж с одной-единственной целью: задержаться на несколько минут у картины Османа Хамди[16]«Дрессировщик черепах». Мужчина в ярком дервишеском одеянии тщетно пытается дисциплинировать пять очаровательных пресмыкающихся, которые в это время наслаждаются салатными листьями, разбросанными по полу. С благоговейным трепетом я всматриваюсь в терпеливое лицо неунывающего дрессировщика, находя много общего между ним и мною в моменты убеждения капризных детей поступить подобающим образом. И он, и я знаем, что дрессировка черепах и детей бесполезна, и все же жертвенно играем определенную жизнью роль.
Музей еще закрыт, и я прохожу мимо, ловко уворачиваясь от моющей дорогу машины. Эти гигантские поливальные агрегаты на колесах ежеутренне будят рокочущим грохотом жилые кварталы, заставляя поеживаться в теплых постелях тех, кто привык просыпаться намного позже восхода солнца. Это своеобразная элита, позволяющая себе сладостный сон в то время, как «чопджу»[17]и «симитджи»[18]уже начали свой мелкий посредственный бизнес, заработка от которого едва хватает на день. Завтра, с рассветом, эти никогда не высыпающиеся люди снова займут свои места на пустынных улицах города в ожидании скромных подаяний в виде трех медяков от редких прохожих с осунувшимися сонными лицами.
Начало осени, которую вот уже третий год подряд я неизменно провожу в Стамбуле, приправлено щепоткой золотой куркумы и присыпано жменей бледной сушеной мяты. Эти ароматы витают вдоль широких тротуаров, по которым я неспешно бреду в надежде отыскать ответ на вопрос, который мучает меня последнее время.