– Какая же Вы красавица! А какая белоснежная кожа на Вашем лице! Вы умываетесь сливками? – изумлённо восклицала мамаша.

– Что Вы, мадам, я их и пить-то не могу, дорого, денег нет, не то чтобы лицо умывать!

– О, не лукавьте, Вы само очарование! – настаивала мать, – А теперь, Жана, сосчитай все вещи на столе. Чего не хватает? Или там всё на месте?

– Мамочка, не хватает голландских кружев.

– Не может быть! Кто же их мог взять? – гневалась мать.

– Право, не знаю! – бледнела девочка.

– Не лукавь, дочка, посмотри у себя за корсажем!

– Да, действительно, вот они! Но я их не брала со стола, как они могли оказаться у меня? – терялась бедняжка.

– Дурёха, я с тобой разве зазря любезничала? Пока ты ушки развесила, слушая мои байки, я смогла их взять и положить тебе почти за пазуху. Ротозея! Теперь же меняемся ролями. До тех пор, пока я не смогу заметить твоего проворства, мы не прекратим игру! Начинай! – вот так учила мать малого ребёнка воровству и обману.

Вскоре Жанна понаторела в этом деле лучше самой матери. Тогда мать сказала ей:

– Я тебя всему этому учила не для мелкого мошенничества. Запомни – воровать, так миллион, любить, так королеву, то бишь, короля! Есть такая пословица. Свои ловкие способности проявляй в очень солидных делах, где ставка выигрыша будет высокой. По мелочам не разменивайся!

– Поняла, мамочка! – отвечала смышленая дочка.

– Теперь запоминай второй урок. Надо научиться попрошайничать так, чтобы выжимать слёзы у людей от жалости к себе. И тогда они отдадут тебе свои последние деньги. Представь, ты – проходишь по улице. А я иду и жалобно пою: «Подайте на хлеб обедневшей сиротинушке из рода Валуа». Ты смотришь и слушаешь. «Вот тебе денежки, девочка». Итак, я начинаю, бери деньги. Смотри, слушай, учись, как клянчить надо. Если я тебя разжалоблю, ты мне отдашь денежки, что я тебе сейчас дала.

Мать надела на себя рваное платье, перевязалась грязной косынкой, напялив на ноги дырявые шлёпанцы, и стала напевать перед Жанной:

– Подайте на хлеб голодной сиротке Валуа!

Жанна заплакала и отдала ей все деньги. Мать ответила ей на это:

– Глупая ты и сердобольная, что ж сразу веришь, будь черствее, иначе жизнь затопчет. А теперь меняемся ролями. Просишь ты, я смотрю на тебя. И если хорошо сыграешь, отдам тебе деньги насовсем. Они будут твои. Начинаем!

– Подайте одинокой сиротке Валуа на пропитание, – так ходила несчастная девочка по улицам и попрошайничала. Как-то мимо неё проехала карета одной жалостливой, доброй маркизы. Она увидела маленькую девочку, вымаливающую у людей деньги, навела о ней справки. Оказалось, она, действительно, королевской крови из обедневшего рода Валуа. Маркиза даже прослезилась: «Ах, до чего дошли истинные несчастные аристократы в своей бедности и неприспособленности!». И маркиза определила Жанну в женский монастырь на обучение. Сама же маркиза и оплачивала её содержание в монастыре.

Пребывая в монастырском пансионе, Жанна не слушалась воспитательниц монашек, своевольничала, выкручивалась, если её ловили на обмане. (Мамины уроки пошли ей впрок!). Терпели её там из-за денег маркизы, которая аккуратно, не задерживая, их выплачивала каждый месяц.

Наконец она всему обучилась в пансионе, стала свободной, вольной птицей, но жить оказалось не на что. Работа гувернантки не устраивала. И не стоит её за это ругать. Она действительно была аристократкой с головы до ног. А у тех, как правило, в крови только желание повелевать и наслаждаться прекрасными, изысканными вещами. Больше ничего они не могут, не умеют, не хотят. Эти люди утончённые, и не их вина, что денег у них не имелось. Это было их горем.