– Завтра – отлично! А один из ваших друзей по фамилии Бенетти?
– Он никогда не был нашим другом. Умер он лет двадцать назад, умер от СПИДа, – резко отвечает Микела. – Ты куда сейчас? – спрашивает она и заказывает в баре два капучино.
– Не решила, то ли в библиотеку – полистать старые газеты, то ли в Алмазный дворец. Мне посоветовали посмотреть там одну выставку…
– Кто посоветовал?
– Комиссар Д’Авалос, знаешь его?
– Наслышана, – с улыбкой отвечает Микела.
От кого, интересно? От подруги? Пациентки? Чувствую укол ревности, кто бы мог подумать! Я даже Лео никогда не ревную.
– А на кладбище, к деду и бабушке, не пойдешь?
– Пожалуй, с этого и начну, ты права.
– Грустно смотреть на беспризорные могилы. Я иногда прохожу мимо, когда иду навестить тетку, – у твоих никогда не бывает цветов. Завтра позвоню, скажу, где поужинаем, и, может, вспомню, кто бы мог тебе помочь.
– Спасибо, Микела. Я ничего не узнала о тебе, даже не спросила, сколько лет твоим детям…
– Завтра расскажу. И спасибо за капучино, я, как всегда, без денег…
Она собирается уходить, но потом останавливается, оборачивается и говорит, глядя мне прямо в глаза:
– Знаешь, как зовут главную героиню в фильме, что идет в “Аполлоне” сегодня вечером?
– “Цель номер один”? Я смотрела, хороший фильм, но, как зовут героиню, не помню.
– Ее зовут Майя, – говорит Микела. – Представляешь, какое совпадение!
И уходит, а я остаюсь там, где мы встретились утром – у розоватого мраморного грифона. Провожу рукой по его гладкой холодной спине: интересно, сколько раз к ней прикасался Майо?
Альма
Франко старше меня на двадцать лет, однако он никогда не относился ко мне по-отечески, с пониманием и заботой, скорее, он меня терпел.
Сначала нас накрыла влюбленность, но в те первые страстные месяцы мы так и не стали настоящей парой, мы просто всецело отдались чувству. Он был моим профессором, мне казалось, он все знает, все может.
Я была молодой, сумасбродной, горячей. Боль разрушительна для любви: ты становишься человеком, который жалеет только себя, считаешь, что тебе все должны, не умеешь любить. Принято думать, что страдание – это путь к взрослению, но, по-моему, тот, кто в молодости много страдал, никогда не становится взрослым.
Когда я задумываюсь, что именно испортило мне жизнь в юности, то затрудняюсь сделать выбор между горечью утрат, злостью и страхом.
Но самое ужасное случилось потом и продолжается поныне.
От отца мне досталась – хоть и в легкой форме – болезнь, которую я всегда презирала. У меня тоже склонность к депрессии.
Я балансирую на краю пропасти и вынуждена каждый день придумывать, как победить беспокойство и тревогу. Стоит остановиться, мрачные мысли сжимают голову плотным кольцом. Я боюсь, что на нас обрушатся несчастья, что Антония будет страдать, и я вместе с ней. Что всем будет плохо, наступит конец, я заболею и умру в одиночестве.
Страх боли подчас страшнее, чем сама боль.
Когда ты страдаешь, когда борешься с кошмарами ночью, когда днем от страха крутит живот, есть надежда, что это пройдет. Но боязнь страданий – хроническая инфекция, к ней не вырабатывается иммунитет, вылечиться от нее невозможно. Бывают короткие передышки: студенты с горящими глазами, смеющаяся Антония, интересный фильм, захватывающая книга. Мгновения. У меня нет центра, нет равновесия, нет уверенности, я не умею защищаться, у меня есть только сила, которую я черпаю в том, что мне пришлось пережить. И страх, постоянный страх.
Сегодня утром позвонил Лео, и, услышав его голос, я испугалась. Вдруг что-то случилось с Тони, но он лишь пригласил меня пообедать.