Разводящий принял пас и выкинул мячик над сеткой. Алексей подпрыгнул. Хлёсткий удар! И кожаная сфера со звоном устремилась во вражескую половину поля – и попала в бедро Эли Киселёвой.

– Ай! – вскрикнула та. – Ты что делаешь?!

Эля была хрупкой девушкой и скорее старалась увернуться от мяча, чем принять его. Азарта ребят она не разделяла. В физкультуре её привлекал вовсе не спорт, а возможность покрасоваться в обтягивающих шортиках, чтобы парни не сводили с неё глаз.

– Эля, извини, – проговорил Лёша.

– Лось! – выпалила та.

У неё навернулись слёзы, и она вышла из спортзала. Алексей виновато посмотрел ей вслед. Ему хотелось пойти за ней, но он остался на площадке. А Татьяна заметила его взгляд и вдруг рассердилась:

– Лёша, подавай!

Тем временем Владимир Николаевич ходил за журналом в учительскую, а когда вернулся, то застал Элю в коридоре. Та плакала и растирала бедро ладошкой.

– Эля, что случилось? – спросил физрук.

– Родионов ударил.

– Как?!

– Мячом.

– А что ж ты плачешь? – физрук улыбнулся.

– У меня синяк теперь будет, – сказала Эля с обидой в голосе.

И тут в коридоре появилась Вера Петровна. Она почти бежала, впечатывая каблуки в пол.

– Вы медсестру не видели? – выпалила она. – Где её носит в рабочее время!

– Что стряслось?! – спросил физрук.

– Поножовщина!

– Так, Эля, иди в спортзал, – сказал Владимир Николаевич.

Взрослые пошли по коридору.

– Я в учительскую пошла за журналом, – стала объяснять Вера Петровна, – выхожу, а он стоит с ножом. Второй на полу сидит. И кровь кругом! Ужас! Я дар речи потеряла, думаю, лишь бы на меня не бросился. А он смотрит! И глазищи дикие!

Эля вошла в спортзал и сообщила:

– А завуч сказала, что кто-то устроил поножовщину.

– Да ладно! – проговорил Лопухов.

– Ты не шутишь? – спросила Татьяна.

– По-твоему это смешно? – сказала Эля.

Директор, плотный мужчина пятидесяти лет, сидел за столом в своём кабинете и грозно глядел на учеников. Константин стоял напротив. Губенко сидел на стуле, запрокинув голову и зажимая нос рукой. Нож, из-за которого произошла драка, лежал на директорском столе. Лезвие его было чистое и незапачканное кровью. В кабинет вошли завуч и Владимир Николаевич.

– Кирилл Андреевич, что произошло? – спросил физрук.

– Да вот, Владимир, устроили разборку.

Физрук бросил беглый взгляд на Константина и подошёл к Губенко, потрогал его нос.

– А! – прогнусавил тот.

– Нос цел. Ничего страшного, – сказал физрук и посмотрел на Веру Петровну. – Что ж вы панику поднимаете?

– Да если бы не я, они порезали бы друг друга! – проговорила та.

– Ага, а потом ещё школу взорвали бы, – сказал Губа.

– Ты, Губенко, помолчи! Дали по носу – значит, мало дали! – выпалила Вера Петровна и указала на Костю. – А этот! Александров! Это уже ни в какие ворота! Нагло, я бы даже сказала, хладнокровно обманул завуча! Вырвал ученика с урока! Устроил поножовщину!

– Вера Петровна, поножовщина – это когда есть ножевые ранения, – сказал физрук.

– Значит, устроил бы! – не унималась та. – Я двадцать лет в школе, но чтобы такое! Нину Васильевну довели до приступа, теперь за меня взялись!

– Губенко, кто начал драку? – спросил директор.

– Кирилл Андреевич, поверьте, я ни при чём, – сказал Губа таким тоном, будто говорил абсолютно искренне. – И вообще я ничего не видел.

– Вот, пожалуйста! – сказала завуч. – Уголовники!

– Так! – директор стукнул ладонью по столу, – Вера Петровна, почему вы ещё не на уроке?!

Он указал на Губенко.

– И вообще, отведите его в медпункт!

– Медсестры же всё равно нет, – растерялась завуч.

– Пусть тогда подождёт её в коридоре!

Губенко встал, зажимая нос рукой.

– Ну ты мне ещё ответишь, – тихо произнёс он, проходя мимо Константина.