Мэй и Рэн не спешили покидать это место. Их тишина была живой, насыщенной ощущениями, не требовавшей слов. Всё сказанное отражалось в дыхании, в взгляде, в лёгком касании струн кото, звучащих даже тогда, когда Рэн больше не играл.

– Если бы можно было остановить время, – вдруг произнесла Мэй, проводя пальцами по холодной поверхности камня, на котором сидела. – Какую бы ноту вы выбрали?

Рэн наклонил голову, его взгляд медленно скользнул к её рукам, затем к её губам, к теням, игравшим на её лице.

– Ту, что застывает между вдохом и выдохом, – ответил он. – Между желанием сказать и молчанием.

Мэй почувствовала, как внутри разлилось тёплое волнение. Она не знала, что сильнее – музыка, которая звучала в ней с первого дня их встречи, или магия этого мгновения, когда слова переставали быть просто словами.

Она протянула руку и, не думая, коснулась струн кото. Инструмент отозвался едва слышным звуком, тихим, как шёпот в ночи. Её пальцы замерли, но Рэн не отвёл взгляд. Он молчал, но в этом молчании слышалась целая симфония.

– Почему вы никогда не играете для себя? – спросила она, не убирая руки.

Рэн слабо улыбнулся.

– Потому что музыка – это всегда кто-то. Всегда для кого-то. А для себя… достаточно слушать.

Мэй посмотрела на него долгим взглядом. Она знала, что сейчас в ней горит желание – необъяснимое, необузданное, то, что рождалось внутри, но находило отражение в каждом его движении, в каждом звуке, что он извлекал из кото. Желание, о котором нельзя говорить, но которое невозможно спрятать.

Ветер взметнул её волосы, и на секунду показалось, что между ними нет ничего, кроме их дыхания.

– А если я попрошу вас сыграть только для меня? – тихо сказала она.

Рэн посмотрел на неё. В его глазах отражались звёзды, отблески воды, и нечто ещё – неуловимое, но горячее, как пламя в сердце.

– Тогда я бы играл… – он наклонился чуть ближе, голос его стал едва слышен, но вибрировал, как натянутая струна, – …пока вы слушаете.

И в этот момент время действительно остановилось.

Мэй не знала, сколько длился этот миг, когда их дыхание смешалось с ночным ветром, когда её пальцы всё ещё касались струн, а его взгляд прожигал её, проникая в самые глубокие уголки души. Она ощущала напряжение в воздухе, словно небо, наполненное электричеством перед грозой. Но эта буря была другой – она пылала внутри них, в сердцах, в желаниях, о которых нельзя говорить, но которые невозможно отрицать.

Рэн медленно взял её руку, не разрывая взгляда. Его прикосновение было лёгким, но она ощутила его каждой клеткой своего тела. Он провёл её пальцами по струнам кото, позволяя им ощутить вибрацию, звук, рождённый их соединением. Музыка, созданная вместе.

– Это ваша нота, – прошептал он, его голос был низким, глубоким, наполненным чем-то, от чего по её спине пробежали мурашки. – Я бы хотел сыграть её снова. И снова.

Мэй не могла ответить. Она просто слушала, как звук разливается по ночи, как их дыхание смешивается с мерным плеском волн. Её сердце билось слишком быстро, слишком сильно.

– Играйте, – тихо сказала она. – Я слушаю.

Рэн провёл пальцами по струнам, и музыка разлилась между ними, став продолжением их эмоций. В ней была тоска, было нетерпение, было ожидание чего-то неизбежного. Каждая нота звучала, как признание, каждая пауза – как безмолвный поцелуй, ещё не случившийся, но уже горящий в воздухе.

Мэй закрыла глаза. Она ощущала каждую вибрацию, каждое движение его рук, каждый вздох, который он делал. Музыка становилась их голосами, их словами, их признанием.

Рэн замолчал, но звук кото ещё долго дрожал в воздухе. Он убрал руку, но их пальцы остались рядом, почти касаясь друг друга.