«Ну, как же! – притворно восклицаешь ты. И добавляешь. – Не дождешься поезда?»

– Не маленькая… К тому же сегодня обычных тяжелых баулов нет… Носильщик не требуется».

В моем голосе сквозит обида и досада. Ты это чувствуешь. Ты даже рада, что причиняешь мне боль. Садистка какая-то!

Ты, все также улыбаясь, говоришь: «Но интеллигентные люди так не поступают».

«А объясни-ка, любезная, как поступают „интеллигентные люди“?» – зло спрашиваю и не смотрю в твою сторону.

Ты продолжаешь издеваться: «Даму полагается проводить, посадить в поезд, ручкой на прощанье помахать».

Ты откровенно ёрничаешь и продолжаешь доставлять себе удовольствие. Ты прекрасно понимаешь, что, несмотря на злость в голосе, я по-прежнему твой. Выдрессирован до такой степени, что по первой же твоей команде сделаю стойку, и буду служить, преданно заглядывая в глаза повелевающей хозяйки. Понимаешь и наслаждаешься.

«Намахался», – говорю и продолжаю топтаться на месте.

«Уже?» – притворно удивившись, спрашиваешь ты. И добавляешь. – А еще говоришь, что вечно готов служить у моих ног. Говорите вы, мужичье, всегда красиво, но забываете слишком быстро».

Прекрасно понимаю, что со мной играют. Но ничего с собой поделать не могу. Охотно бы оборвал эту явно затянувшуюся игру, но… По-прежнему пугаюсь порвать последние ниточки, еще как-то соединяющие нас.

Опять в голове слова Чехова:

«Когда дьяволу приходит охота учинить какую-нибудь пакость или каверзу, то он всегда норовит действовать через женщину».

Вот и пришло время. Ты встаешь. Набрасываешь на плечо сумочку и своей привычной по-мужски тяжелой и широкой походкой, ни слова не говоря, направляешься в сторону вокзала.

Ты не оглядываешься, но ты точно знаешь, что твой верный пес плетется где-то сзади. Твой пес выполнит и на этот раз свой долг до конца. В самом деле, оставлять женщину одну, если даже и зол на нее, неприлично. Утешение, но слабое.

Состав уже стоял на четвертой платформе. И посадка была объявлена. Ты показала билеты мрачной проводнице, поднялась в тамбур, обернулась, помахала рукой. Я не ответил. Тогда ты сказала:

«Не обижайся, ладно? Так надо. Ты это сам поймешь: если не сегодня, то завтра. Счастливо».

Ты скрылась в вагоне. Я знал твое купе. Знал, что окно выходит сюда, на платформу, но я не пошел к окну. Я повернулся, спустился в тоннель. Прошел на троллейбусное кольцо, сел в троллейбус.

Поехал в центр. Решил присоединиться к гуляющим коллегам. Поздно, конечно, но… Мне ничего другого не оставалось. Домой ехать совсем не хотелось.

На крыльце кафе встретил знакомых, которые сказали, что мои коллеги только что ушли в ресторан «Космос», видимо, намереваясь там продолжить гульбище.

Пошел туда. И вовремя пришел. Один из сотрудников только что подрался с прапорщиком (тот самый тезка, Григорий), другой (Игорь, значит, ты знаешь что он без приключений жить не может), будучи сильно навеселе, разбил стекло в дверях, так как швейцар категорически отказался его пропустить. Обоих, ясно, отправили в отдел милиции, где, составив административный протокол, под мое поручительство отпустили.

Мы вернулись назад. Швейцар по-прежнему отказывался пропускать Игоря. Пришлось сунуть ему червонец, после чего старик помягчел изрядно. Мы присоединились к другим коллегам.

Гуляли до глубокой ночи. Потом до утра бродили (общественный транспорт уже не ходил) по городу, горланя патриотические песни.

Напился в ту ночь, я тебе прямо скажу, до посинения. Сама знаешь, что такого со мной не бывает.

Приплелся домой под утро. Устал, мутило, голова кружилась. Зато, чувствовал даже сквозь хмель, что боль душевная от нанесенных тобою ран чуть-чуть отпустила.