Какой глубокий ум и какая невероятная женская дальновидность?! Счастливая женщина. Не так, скажешь?..

«Здравствуй, божественная моя», – тихо, с придыханием, боясь, очевидно, вспугнуть прилетевшую столь нежданно-негаданно птицу счастья завтрашнего дня, произнес я в трубку.

«О-о-о! Даже так? – услышал я в ответ. – Красиво. И чертовски, признаюсь тебе, приятно. Из уст не каждого, далеко не каждого мужчины услышишь подобные слова».

«Пожалуйста, не ёрничай», – попросил я.

«Вовсе не ёрничаю: я серьезно и искренне, дорогой…»

Я прицепился к слову. «Дорогой, но не желанный».

«Давай не будем, а?

Я поспешил со своим согласием: «Не будем, так не будем».

«Как дела?»

«Какие интересуют – дела трудовые или дела сердечные?»

«Трудовые, конечно… – потом осторожно ты добавила. – В первую очередь».

«И ради этого позвонила?! – неприкрыто обидевшись, спросил я. – Стоило ли? Эти дела, которые ты имеешь в виду, за неделю настолько остое… – вовремя спохватился и поправился, – осточертели, что ни глядеть, ни слушать, ни говорить, тем более с тобой, совсем не хочется».

Ты в трубку хихикнула. «А первый-то вариант слова намного ярче».

Ну, зараза, подумал я, ведь уловила все-таки, хоть и разница-то всего в одну букву. Сделал вид, что не понял, о чем это она, и вслух сухо сказал: «На работе – все в порядке».

«Значит, по-прежнему цветешь и пахнешь?» – снова, ерничая, спросила ты.

«Это – о чем?» – я сделал вид, что не заметил твоего откровенного ёрничанья.

«Всё купаешься в лучах славы?» – спросила ты и хохотнула.

«Купаюсь», – ответил я.

«Ну-ну! – она, как мне показалось, не почувствовала моего сарказма. – Будь осторожен: нет ничего ядовитее, беспощадно разъедающего душу, чем слава. Особенно, когда ее так много.

«Врагу не пожелаю такой „славы“, какая преследует меня».

«Ладно, не прибедняйся. Вчера раскрываю московскую газету и вижу на второй странице, чердаком1, статью о тебе…

Спешу уточняюще прервать: «И не обо мне, а…»

«Есть, скажешь, разница?»

«Разница существенная… Однако все равно приятно, – признаю я.

«Поздравляю! – слышу неожиданно ласково заворковавший в трубке твой голосок, всегда вселяющий в меня надежду. Ты делаешь маленькую паузу и добавляешь. – Целую!»

«Если бы, – я шумно вздыхаю, – это было так…»

«Какой, надо же, отчаянный скептик, – в трубке слышу твой смешок, и потом ты подтверждаешь (ты отлично знаешь, что я поставил под сомнение). – Это именно так! Это только так!»

«Если… – боюсь произнести вслух, – то какие проблемы?»

«И ты не знаешь?»

«Нет, не знаю», – искренне отвечаю я.

«Четыреста километров – ничто?»

«Для любящего – ничто! Для ледяного же – непреодолимая пропасть. Любящее сердце не знает ни преград, ни расстояний, ни высоких гор, ни океанов».

«Красиво… но всегда у мужчин только на словах, – ты вздохнула. Но меня-то тебе не обмануть: вздох твой притворный. Ты-то уже прекрасно знаешь, что у меня от слов до дела – всего лишь шаг. И могла убедиться. Играешь, кошечка, играешь со своей жертвой, перекатывая своими лапками, в которых сейчас глубоко спрятаны коготки, нечто мягкое и пушистое. – Увы, все мужчины…»

И эти слова слышал не раз. Понимая, делаю вид, что не понимаю твоих правил игры, навязываемых мне сейчас.

«Хочешь проверить?» – в лоб спрашиваю я.

«Почему бы и нет?» – отвечаешь ты вопросом на вопрос.

«Тогда – жди».

И в ответ – растерянно: «Это… правда? Ты не шутишь?»

«Такими вещами, – солидно, с налетом пафоса говорю я, – не шутят.

«Если… если… То буду ждать… А когда?» – догадалась спросить ты.

«Завтра. По утру. Последним поездом».

Ты тихо непривычно умиротворённо сказала в трубку: «Жду. Буду дома. Я буду рада. И Сашка-то как будет тебе рад?! – ты помолчала и спросила. – Но как? Ведь уже поздно и…»