Люба лежала спокойно после извержения в нее вулкана и чувствовала, как между ног становилось мокро. Ей было приятно чувствовать в себе эти новые ощущения, ее вдохновляла и придавала энергии мысль о том, что ее француз решился на ребенка.

В душе шумела вода, но сквозь шум пробивалась песенка, которую Люба никогда не слышала, ей ужасно хотелось позвонить подруге и все рассказать, но не хотела нарушать интимную идиллию.

– Ку-ку, я уже здесь, налей мне кофе, моя любовь, пожалуйста.

– С удовольствием, тебе с молоком?

– Нет, я буду американо.

Французы редко пьют кофе с молоком, это больше иностранцы, русские и англичане.

– Ты хорошо разбираешься в кухне и кофе для бухгалтера.

Расскажи мне, где ты учился готовить и быть таким…

– Каким – таким?

– Ну… не выпрашивай комплименты, ты сам знаешь, какой ты…

Марселю нравилось, когда его хвалили, он был хорош собой, его любили много женщин – француженок и не только, но он никогда не мог любить их, что-то ему мешало расслабиться. Он был первым сыном в семье, все его обожали, задаривали подарками и вниманием. Дом, в котором он жил, достался ему от бабушки в подарок, все внуки и внучки смирились с этим и не противились воле мами (так называют бабушек по маминой линии). Когда он был малышом, он дарил ей свою любовь и улыбку, ему нравилось проводить время с мами на кухне и в салонах красоты, на рынке, она его брала повсюду и радовалась, когда видела, что он, как губка, все впитывает и повторяет за ней. У них была глубокая связь, даже мама его всегда говорила: «Ты любишь сильнее мами, чем меня, но она не ревновала, а была занята своей жизнью».

Бабушка была красоткой, она всегда была с прической и вкусно пахла дорогими духами. У нее был идеальный вкус не случайно, она работала в ресторане с известным шефом кухни Франсуа в Париже на Елисейских полях. Он ее любил и даже брал ее с собой на конкурсы по приготовлению блюд. В семье краем уха слышали, что она была его любовницей и дочь родила она от него, а не от мужа, может быть, поэтому она и любила Марселя, который не был похож ни на кого из семьи.

Об этом никто не говорил и из деликатности французской не осмеливались даже намекнуть.

Дед работал сантехником и купить дом и виллу на Лазурке он не мог, все купила его жена, говорила всегда о премиях. Он предпочитал верить, чем оказаться на улице.

Мами умерла, и Марсель ощущал горькую утрату, может быть, он и не подпускал к себе женщин близко, потому что его сердце принадлежало бабушке.

С Любой было все по-другому, она сразу смогла своим скромным присутствием заполнить его пустоту в душе. Он чувствовал огонь в сердце и нежность в душе, именно так мами описывала свои чувства.

– Ну что, Люба поехали домой, скоро приезжает моя семья из Парижа, будем готовить прием.

– Ой, а ты мне не говорил, так неожиданно.

– Я хотел всем сделать сюрприз, они тоже про тебя не знают.

Люба немного разволновалась, хотя знакомство с родственниками это нормально перед свадьбой.

– Да, кстати, нам нужно заехать в мэрию, чтобы подать документы на роспись. У тебя паспорт с собой?

– Да, я всегда его с собой ношу, так все быстро, я прям не ожидала.

– Как правило, нам нужно ждать три месяца до росписи, я уже узнавал, сначала напечатают в газете объявление о том, возражает ли кто-то о нашей свадьбе, потом тебе нужно собрать документы с апостилем.

Они шли и беседовали уже не романтично, а по-деловому, нужно было решать организационные вопросы.

– Да, и заедем пообедать в один ресторан, чтобы попробовать меню, если тебе понравится, то будем там праздновать. Хорошо?

– Да, хорошо.