Этот шепот сводил с ума, заставлял тело регировать, отдаваться ноющей требовательной болью в тех местах, что он  успел зацеловать, и, особенно, в тех, куда пока что не добрался. Ноги отказывались стоять, подламывались каблуки, низ живота сводило тупой тяжелой волной, руки его, с огромными, жесткими ладонями, были, казалось, везде, успевая погладить, пощупать, сжать властно и уже по-собственнически. Я чувствовала себя податливой глиной в пальцах гончара, который ласково, но настойчиво лепил из меня то, что надо ему. Делал со мной то, что хотел. 
- Сладкая такая, не могу, все, не могу больше, хватит уже, и так сколько терпел, пошли...
Я ,ничего не соображая, покорно пошла туда, куда он повел меня, крепко держа за руку и периодически останавливаясь, чтоб опять поцеловать и добавить безумия. Давид меня словно одурманил своим ласковым напором, своими горячими, бессовестными словами, своей решительностью. Возможно, и даже скорее всего, я потом пожалею об этом. Но это будет потом. А сейчас не могла думать, только чувствовала. Только хотела. 
Давид, как неумолимый ледокол, вел меня к дому, какими-то окольными путями, умудряясь не натолкнуться ни на одного гостя, и, вполне возможно, так и утащил бы туда, куда хотел, и сделал бы со мной все, что собирался, но тут откуда-то сбоку раздался знакомый веселый голос:
- Таня!
Я вздрогнула, оборачиваясь, и увидела Юрика, спешащего ко мне от подъездной дорожки. 
Давид еле слышно выругался, наполовину по-русски, наполовину на своем непонятном языке, еще крепче сжал мою руку и сделал неопреденное двидение по направлению к дому, словно собирался утащить меня туда прямо на глазах предполагаемого жениха.
Но я уже опомнилась, и, жутко покраснев, вырвала ладонь из его обжигающих пальцев.
- Милая! - Юрик подошел, стрельнул глазами в Давида, и, играя на публику, интимно коснулся губами моего виска, - куда это ты?
- Яаааа... - я покраснела еще сильнее, наверно, даже не покраснела, а побуровела, слыша за спиной тяжелое, ничего хорошего не предвещающее сопение Давида, спешно пытаясь выдумать, куда это я иду за руку со своим студентом, с красными натертыми губами и разворошенной прической. И, кстати, что у меня там с платьем происходит? Может, уже и успел разорвать, бесцеремонно лапая везде, где хотелось?
- Яаааа...
- В туалет, наверно? Платье поправить? - помог мне Юрик, широко улыбаясь, и показательно не замечая наверняка зверского выражения лица Давида. 
- Дааааа...
- Пойдем, я провожу тебя, милая. Спасибо вам за помощь! 
Он кивнул Давиду, взял меня под локоток и, как ни в чем не бывало, увел прочь, оставив озверевшего парня  на крыльце , буквально метр не успевшего дотащить меня до  точки невозврата.
Поздоровавшись со всеми присутствующими жизнерадостным возгласом и помахиванием руки, Юрик завел меня в дом через кухню и открыл дверь, за которой находилась просторная ванная комната. 
- Давай, дорогая, приходи в себя, а то на тебе лица нет, - улыбнулся он и встал у двери, скрестив руки и разглядывая меня с веселым недоумением, - и помады на губах тоже нет, я смотрю, и надо бы засосы чем-то закрыть...
Я повернулась к зеркалу, уставилась на совершенно незнакомого человека, глядящего на меня оттуда. С бешеными блестящими глазами, исцелованными губами, растрепанная до неприличия. И, черт! Два здоровенных, пока что красных, но уже стремительно синеющих пятна на шее! Вот это да! И как мне быть? Позорище-то какое! 
Понимание, чего я только что избежала, свалилось на меня, как пыльный мешок в темноте, и отозвалось мурашками по коже.