- Ты не представляешь до какой степени я тебя ненавижу, как ты мне противен, как я боюсь твоих рук, как я не хочу ни сначала ни с конца с тобой и лишь мечтаю, чтобы больше никогда тебя не видеть…

- Думаешь скажешь мне все это, и я просто так дам тебе уйти? М? Ты правда думаешь, что все будет так легко? Свободу нужно заслужить, Марина».

Петр привык считать ее своей и не мог себя переломать, не мог отказаться. С Людмилой все было конечно. Разговор еще не состоялся, но Петр уже был к нему готов, перекрыв для нее все пути и лазейки с возможностями помешать ему развестись. Но Людмила затаилась и изображала безмерное горе после возвращения из-за границы. Она объявила голодовку, рыдала в постели и принимала у себя психологов и неврологов с остеопатами. На банкет она пришла в черной траурной одежде.

- У меня горе. Я потеряла сына. Я буду носить траур по моему мальчику.

- Это твое право. Носи.

- Ты мог бы…. мог бы спросить, как я? Мог бы горевать со мной?

- С текилой, транквилизаторами и друзьями на вечеринках? Так горевать?

- Да что ты знаешь о горе! Вы, мужчины, черствые. А как мне справиться! Мою малютку убили, меня толкнули с лестницы, и теперь я больше тебе не рожу…. я бы постаралась, но…

- Не надо стараться. Ты уже отрожала, и больше я в твою спальню не войду. Эта сторона нашей жизни закончилась.

- Конечно…. кто бы сомневался! Ты ведь найдешь себе очередную…

- Молчать! Давай без истерик. Идем за стол, не заставляй меня начать подумывать о том, что нам с тобой тесно в этом доме, и тебе пора в другое место, где будет более спокойно! 

- Все, что я говорю, всегда для тебя истерика!

- Потому что ты не умеешь говорить, Люда!

Петр давал ей время отсидеться. Ему сейчас было не до нее. Он думал о Марине. Он сходил с ума. По-настоящему впервые сходил с ума. Ему казалось, что она не разродится, казалось, что ребенок с таким весом ее убьет, казалось, что оборудование недостаточно хорошее, а врач - криворукая обезьяна в очках и не помогает его девочке, пока она так отчаянно кричит.

Нет, он не мог прийти к ней, не мог даже увидеть ее вблизи. Он сидел в уединенной комнате перед экранами и смотрел трансляцию из ее родильной палаты. И когда слышал, как она кричит, видел, как выгибается на постели, затыкал уши руками и мычал, бил по столу кулаками.

- Я удушу тебя, Артур Евгеньевич, если ты ничего не сделаешь сейчас же!!!!

Ревел в телефон и давил его так, что трещал экран.

- Мы проведем кесарево. Ребенок перевернулся. Мы могли бы попробовать развернуть его обратно…

- Риски?

- Всегда есть риски при перевороте!

- Значит, выбирайте варианты без рисков! И… боже! Почему она так кричит!

Петр в очередной раз стиснул челюсти и сжал кулаки, когда Марина застонала.

- Все женщины кричат…

- Я хочу, чтобы это прекратилось! Делайте все, что нужно! Головой отвечаете за нее! Хоть что-то пойдет не так, и кесарево сделают тебе! Сам выберешь, что из тебя вырежут!

- Варварская страна!

- И ты не хочешь узнать насколько, доктор!

- Все пройдет в лучшем виде.

И снова бесконечные шаги по кабинету, бесконечно выпитая вода, умытое сто раз лицо и взгляд на свое отражение в зеркале… на свои обезумевшие глаза, на скривленный рот и вздыбленные волосы. Ему страшно… Ему впервые до чертей страшно, и он не знает, что с ним будет, если она…

Он был близок к помешательству, когда дверь в комнату приоткрылась, и вошел врач вместе с акушеркой. В ее руках маленький пищащий сверток.

- Поздравляем, это очаровательный мальчик. Весом пять сто. Богатырь!

Дернулся всем телом и тут же крикнул.

- А она? Что с ней?!

- Все хорошо. В реанимации приходит в себя после наркоза. Она молодая и сильная.