— Великая Мать не проклинает за пустяки, — вдруг прошипела она. — А значит, твой грех страшен. Гнить тебе за это в ее чреве вечно.

Я затаил дыхание, а она замахнулась и… всадила нож прямо в сердце.

23. 23. Отныне и навсегда. Лира

Как можно потерять высокого мужика, одетого — в отличие от всех пиннов в доме — и с кислым выражением лица?

Да легко, как оказалось!

Было плохой идеей позволить ему одному спуститься в обитель разврата и порока. Но поняла я это поздно. Слишком поздно. Вообще, я так и осталась бы сидеть в комнате, но желудок начал громко урчать, а когда я голодная — я становлюсь злой. Очень.

Не обнаружив внизу ни Кая, ни эклеров, стала еще злее. Подавальщица лишь плечами повела на мой вопрос, видела ли она рослого крепкого мужчину с черными волосами. У остальных было без толку что-то выпытывать: посетители были заняты путанами, путаны — посетителями; а те девушки, что прохлаждались на диванчике в углу, тихо посмеивались от моих метаний по борделю.

Я уже готова была замереть посреди зала с мыслью, что он сбежал или же по доброй воле пошел на поиски эклеров в соседние пивнушки. Но разочароваться не успела: нюх уловил тонкий запах ворожбы. Люди его не чувствовали, даже не все маги способны были унюхать чье-либо колдовство. У нимф на этот случай было особое чутье, что часто помогало предугадать действия противника.

Но почувствовать ворожбу здесь — в борделе — я ожидала меньше всего. Тем более такую приторную, от которой начал мутиться рассудок… Чего-нибудь сочного и сладенького захотелось еще больше.

Лишь один вид существ обладал подобной магией.

И будь я проклята, если окажусь права. Пересекаться с такими змеями себе дороже. Особенно нам — нимфам — согнавшим их из наших земель к болотам.

Как гончая, я последовала за запахом и резко распахнула дверь в комнату, из которой жуть как несло ворожбой.

Представшая передо мной картина не хуже молота ударила по голове, и я скривилась, как будто в самом деле почувствовала боль. Все собравшиеся здесь девушки тотчас устремили ко мне взоры. Одна из них восседала на Кае, пока тот истекал кровью.

Ну кто бы сомневался! Удар в сердце. Ламии обожают лакомиться сердцами.

Мерзкие. Скользкие. Ненавистные!

Я знаю, Великая Мать любит всех своих детей, но… Как можно любить этих гадин?!

— Пошли прочь, — выдохнула тихо, не скрывая злобы.

Никто не шелохнулся, хотя я заметила, как в глазах некоторых вспыхнул страх. Им со мной не справиться. Даже стаей. Они это понимали — но ненависть может ослепить.

— Пошли вон! Сейчас же!

Двинулась на них, а они, зашипев, собрались в кучку. Неужели и правда надеются дать отпор? Или все дело в ней — в их предводителе?

Ну конечно. Может, если я отрублю ей голову, они станут более разумными?

— Я не понимаю твоего гнева, — зашипела она. — Он проклят. И проклят такой, как ты.

— Слезь, — рыкнула, направившись к ней. — Немедленно.

— Предательница! — Ламия резким движением вынула из груди Кая нож, заставив его рвано выдохнуть, и кинулась на меня. — Ты предала саму Великую Мать!

Она была ловкой и изворотливой, как змея, коей и являлась. Но это не помешало мне увернуться и выбить из ее руки нож. Пнула его под кровать и, прежде чем она впилась бы мне пальцами в горло, с размаху врезала ей по носу.

Вот это носище! Аж костяшки хрустнули.

Едва скрыв боль, оскалилась на нее, заслоняя собой Темного.

— Не заставляй меня обращаться, гадюка. Еще один шанс. Уходите или я ваши хвосты сожгу в угоду Великой Матери.

— Ты больше не ее дитя, — выплюнула ламия и выбежала из комнаты. Быстрее, чем ее сестрицы-змейки.

Некоторые из посетителей борделя отвлеклись от соития и попытались сунуть свои любопытные носы в спальню. Главный пинн уточнил, все ли в порядке, а я, бросив, чтобы не мешали, захлопнула дверь и защелкнула замок.