– Ждала, – кажется, что вот-вот заплачет. Может, так и надо… Я смогу ее вылечить. Пусть плачет сейчас. Она всхлипывает и зажмуривается. Пока веду пальцами по ее щекам, рвано дышит. Я – тоже. Высоким разорванным хрипом. А потом Машка открывает глаза и вновь меня гневом окатывает. – А теперь… Завтра пойду и тоже с кем-нибудь пересплю! Хватит!
– Только попробуй, блядь!
– Попробую!!! Так и сделаю!
– Шею тебе сверну, на хрен. И закопаю прямо тут, под деревом.
– Вперед! Я тебя с того света достану. Я тебя, Градский, с того света… Три года не трогала. А теперь покоя тебе не дам! Ясно тебе? И плевать мне на все! Смерти я не боюсь! Ничего не боюсь. Больше ничего.
Я все это переварить попросту не способен. Живого места не оставила. Никаких, блядь, фильтров. Все прямо в душу.
– Закрой рот, – сам зажимаю ладонью, потому как она явно не собирается останавливаться. – Твою мать, Маруся, не взрывай меня! Молчи. Не смей так говорить!
Пока я ей все это вербально втрамбовываю, щипает и царапает. Завтра буду как дворовой кот после бойни. Со святошей такое не впервой. На эту хрень мне начхать. Я ее отпустить не могу. Не после того, что она сказала.
Я ее теперь никуда не отпущу, блядь.
Только вижу ведь, что святоша на грани истерики. Не ломать же ее силой, в самом деле.
Я и сам… Набросился, как скотина. Разнесло в щепки. Собрать бы теперь в кучу. Осознаю, что нуждаюсь в перезагрузке.
Рывком поднимаюсь, и Марусю следом на ноги вздергиваю. Все еще смотрит на меня, как на последнюю тварь.
– Виноват. Больше не трону. Поговорить надо. Спокойно. В дом пойдем.
Ответом служит жест, который мне в ее исполнении с детства хорошо знаком – средний палец. Хорошо, что не с двух рук.
– Не пойдешь, значит? – звучу якобы мирно и сдержанно.
Только дыхание все еще срывается.
– Конечно, нет, – выпаливает подорванным шепотом. – Теперь нет!
– Стой, – прихватываю за локоть, когда слинять намеревается. – Выдохни и подумай…
– У меня нет на тебя времени, – чеканит, не давая закончить. – Так ты днем сказал? Вот и у меня! Отпусти, – дергается в сторону.
Я отпускаю, но преграждаю путь.
– Не выслушаешь?
Глаза в глаза. И время будто останавливается. Только сейчас мы не сплетаемся, как раньше. В воздухе сцепляемся.
– Нет.
Понимаю, что не выйдет нормального диалога, пока не успокоимся.
– Когда?
– Что «когда»?
– Когда ты будешь готова говорить?
– Никогда!
– Послушай, святоша, блядь…
– Больше я тебе ничего не должна.
Она тупо обходит меня и, петляя между деревьями, чешет к калитке.
Твою мать…
Да, я виноват. Но и Маруся…
Черт возьми…
Иду за ней, но держусь на расстоянии. Она пару раз оглядывается, словно для того, чтобы убедиться, что не одна, и, не сбавляя темпа, продвигается к дому. Так и добираемся до парадного крыльца.
Я должен что-то сказать, но ничего разумного на выбросе эмоций в голову не лезет. Поэтому молчу, позволяя ей захлопнуть перед собой дверь.
Ждала… Ждала…
9. 9
Мария
На следующий день я стараюсь жить.
Кажется, сердце безостановочно в усиленном режиме работает. Руки дрожат. Нет, все тело трясет. Внутри сумасшедшая пляска эмоций, отбивают ударными ритмами.
Я не переживу этого… Не переживу…
Зачем же он так? Зачем?
За ночь глаз не сомкнула. Выпадая из реальности, упорно видела только Ярика. Но не спала. Нет, я не спала. Физически не получалось. Только Град в сознании и подсознании. Не могу я без него! Без него ничего не могу. Боль и тоска глубже, чем три года назад, когда уезжал.
То, как он трогал меня, как обнимал – в этом такая одержимая потребность сквозила. Озноб и жар, даже сейчас, когда вспоминаю. В груди все тугим жгутом скручивает. Импульсы, как раскаленные лампочки по всему телу.