– Хорошо выглядишь, Тань. На человека стала похожа.

Костик – самый старший из нас, бывший менеджер государственной компании, хохотнул:

– В общий чат кидай фотки, заценим.

Батя хрустел налом, раздавая то пятьсот, то три тысячи. И записывал, всё записывал в большую тетрадь формата А4. Эспандер, кроссовки, визит к аллергологу, беруши. Каждая трата была под контролем – и сразу заносилась в табличку.

Я почувствовала его заинтересованный взгляд на себе – типа неужели мне, молодой девчонке, когда весь мир просыпается, цветёт и пухнет от витальности, ничего не нужно в этом бойком мае? Но мне правда нужна была только пополненная «тройка».

Я пыталась не заснуть, рассматривая комнату. За год тут ничего не поменялось: также душно, на стене бумажная растяжка «Честны с собой – чисты душой», христианские покемоны, то есть, простите, иконы, рамки с благодарностями и фотками новообразовавшихся семей. Все с большими глазами, втопленными в исхудавшие тела. И младенцы – редко розовощёкие, чаще с синяками, торчащими рёбрами, будто вопрошающие – какого чёрта эти нарики распочковались? Можно мне обратно?

– Бать, а можно на Катьке женится?

Я подавилась чаем. Все обернулись на Лёшика. Вот и следующие кандидаты на украшение стены. Та-дам. В голове я сразу стала прокручивать – кого мне подселят, если Катя съедет. Хоть бы не Татьяну Николаевну

Батя хитро прищурился.

– А сама Катька что думает?

Лёшик встал на колено. Катька зарделась и спряталась за меня, закрываясь своей копной рыжих, непослушных волос.

– Кать, ты согласна?

Катька заревела. Я чувствовала, как по моей шее текут её радостные слёзы.

– Ага.

Лёшка так и стоял на одном колене и тоже всхлипывал, покрываясь красными пятнами.

Пацаны обняли Лёшика.

– Чё плачешь? Хэппи-энд же! Любит.

Батя лучезарно хохотнул.

– Это всё хорошо. Обговорим. Но пока попридержите коней.

Все уселись кругом, Катька высморкалась.

– Господи, призри милостиво на рабов Твоих Ульяну, Екатерину, Георгия, Виталия, Алексея, Анастасию, Татьяну, Евдокию, Анну, Олега, прельщенного лестью чрева и плотского веселия. Даруй им познать сладость воздержания в посте и проистекающих от него плодов Духа. Аминь.

– Аминь.

11

Сначала мы молились, потом Батя показывал свежие материалы про наркотики, потом Витя признался, что очень хотел выпить пива и купил безалкогольное, потом мы опять молились и – наконец – Гоча вынес из подсобки поднос, заполненный конвертами.

Внутри каждого была зарплата за вычетом штрафов и свеженький проездной на шестьдесят поездок. Если кто-то переваливал за шестьдесят – то Батя, конечно, покупал ещё, но просил детализацию. Куда, зачем мы мотаемся. Бывших наркоманов не бывает, восемьдесят процентов срываются, а все мы пока даже не перевалили за год чистоты.

Первый конверт был Катин. Батя раскрыл его, что-то вспомнил.

– Екатерина.

– Я.

– Что у тебя нового, расскажи? Штрафы, приобретения, мечты?

– Вазу на объекте разбила. Вроде простили – сказали к счастью. Не обманули. Вон замуж зовут. Весна.

– Это хорошо. А ещё планы какие?

– Блять, забыла!

Катька засмеялась, заткула себе рот. Батя улыбнулся и вынул из конверта сто рублей – сразу кинул в копилку, стоящую за его спиной. «На корм котикам». Мат у нас тоже был под запретом.

Катя достала из-за спины пакет – а из него лаки, блёстки, лампу и пилки. Все собравшиеся склонились над ними, как над волшебными неоновыми артефактами.

– Я Бать, серьёзный человек. Сказала – научилась. Одобрите – пойду корочку получать.

Батя взял Катю за руку, подставив её длинные, переливающиеся ногти на просвет. Кивнул мне, перепроверил.

– Правда сама?