Конечно, Цзючжоу была великой страной. Она простиралась на тысячи ли с запада на восток, а север и юг были так далеко друг от друга, что не соединялись никакими дорогами. Запретить совершенствующимся основывать кланы было практически невозможно. В законах, призванных постричь всех под одну гребенку, всегда находились лазейки, не говоря уже о таком расплывчатом и бессмысленном указе. И если двор не мог разобраться с грабежами, как он мог контролировать даосские кланы?
С другой стороны, истинные бессмертные не обращали внимания на правителя. Они, как и прежде, занимались своими делами. Только шарлатанам приходилось немного себя ограничивать, да и то не слишком – выковать какие-то там железные или медные поддельные грамоты было проще простого.
Старания прошлого императора не прошли даром: беспрестанные проверки и ограничения не стоили свеч, но страсть народа к совершенствованию сильно поугасла. Долгое время не слыша о прославивших свое имя людях издалека или с земель близких, все вернулись к своим привычным делам – кто к земледелию, кто к скотоводству. Когда на трон взошел нынешний император, совершенствование все еще находилось на пике популярности, но повальная одержимость им уже прошла.
Император прекрасно знал, что рыба не водится в слишком чистой воде[19], поэтому он закрыл глаза на мошенников. Чиновники же не собирались вести расследования без доноса.
Чэн Цянь слышал эти истории от старого туншэна. Так что в его глазах бездарь[20], ведущий его за собой, не заслуживал особого почета, будучи не более чем бездарем… или, в лучшем случае, бездарем, обеспечивающим пропитание.
«Бездарь» Мучунь, поглаживая обвисшие усы, снова начал нести чушь:
– Наш клан называется Фуяо. Малыш, ты знаешь, что такое Фуяо?
Старый туншэн искренне ненавидел подобные вещи и никогда бы не потратил на них ни мгновения своего времени. Но он был первым учителем Чэн Эрлана, и мальчик в какой-то степени попал под его влияние. Он неохотно делал вид, что с уважением слушает Мучунь чжэньжэня, но все его существо переполняло презрение.
Старик поднял руку и указал куда-то перед Чэн Цянем. Словно по волшебству, из ниоткуда возник резкий порыв ветра, закружив в воздухе увядшую траву. Блеснула вспышка молнии, расколола небо и почти ослепила Чэн Цяня.
Эта невероятная сцена ошеломила мальчика.
Мучунь чжэньжэнь тоже замер: казалось, старик и сам не ожидал подобного. Однако он не преминул воспользоваться впечатлением, которое случившееся произвело на внешне дружелюбного, но глубоко отчужденного Чэн Цяня.
Он спрятал руки в рукава и снова заговорил:
– Когда птица Пэн отправляется к Южному океану, взмахом крыла она поднимает волны высотой три тысячи ли, взмывая вверх с вихрем высотой 90 тысяч ли. Ее полет продолжается шесть месяцев[21]. Без цели, без ограничений птица кружится вместе с ветром, пришедшим из глубокого моря, и взлетает к бескрайнему небу. Это и есть Фуяо, вихрь, понимаешь?
Конечно, Чэн Цянь не понимал. В его крошечном сердце благоговение перед сверхъестественными силами было неразрывно связано с неприятием жульничества. Наконец он бестолково кивнул, будто выражая уважение к своему учителю, но на самом деле лишь поставил Мучуня в душе на одно место с потрепанной лампой в своем доме.