К главному входу, поднятому высоко над землей (север, все-таки, зимние заносы), шел широкий пандус. Створки высоченной, до самой крыши, двери уже в послесталинские временна были намертво заколочены, и в них были сделаны двери поменьше – то есть обычных размеров. Но городок, а вместе с ним и вокзал, медленно хирели, и пришел срок, когда и эти двери были закрыты навсегда, но в одной из них был прорублен узкий лаз, в который человек мог протиснуться разве что боком. Но и эта, последняя дверь, вероятно, уже в современный период, была перекрещена засовами с амбарными замками. На площадке перед этими дверями-матрешками лежали поленья и валялся топор, а рядом на стене висел рукомойник. Вокзал умер. С боку к нему прилепился бесформенное низенькое сооружение с трубой, из которой валил тонкий дымок. Там жили сторожа.

Вова направился к приделу, постучал и приоткрыл дверь. В тесноватом помещении у топящейся печки сидели двое: помятый мужик, вероятно сам страж, и такая же ненка; вероятно его гостья.

– Кипяточку не дадите? – спросил Вова.

Ему не только налили во фляжку кипятку, но и пригласили к столу. Вова, обнаружив на нем открытую банку повидла, сахар и хлеб, согласился.

– Ты тоже мышей давишь? – спросил сторож, наблюдая. как гость, насыпав пятую ложку сахара в кружку с чаем, стал накладывать на кусок хлеба горку повидла.

– Нет, я птиц изучаю, – второй раз за сегодняшний день ответил поправив Вова. – А что, мышатники и здесь побывали?

Ненка согласно кивнула головой.

– Оба бородатые, один толстый, другой в очках? – уточнял детали Вова, догадываясь, что речь снова идет о его коллегах.

– Да, – подтвердил страж.

– Толстый был в туристических ботинках?

– Да. А ты что, от них отстал?

– Да нет, у меня свой маршрут, и давно они здесь были?

– Вчера вечерним поездом в Воркуту уехали. Поужинали в столовой и уехали. Ох и порадовали они нас. Весь поселок смотрел. Ну и здоровые вы ребята – биологи!

Ненка кивнула. И Вова, хлебая чай и жуя булку с повидлом, прослушал еще одну зоологическую историю.

Шахтерский поселок был небольшой, удивлявший вновь прибывших лишь чрезвычайной убогостью домов, полным отсутствием древесной растительности, небывалыми кучами мусора, набором редчайших книг в промтоварном магазине, а в продовольственном – марочных вин и столовой, всегда пустой, так как местные жители предпочитали питаться дома.

Еще одна деталь выделяла его среди прочих тундровых поселений: наличие большого числа женщин самого цветущего возраста. Первый контакт у добравшихся до поселка Александра Николаевича и Тотоши был кратким. Окно покосившегося черного дома ненецкой слободы, через которую приходили путешественники, открылось. В проеме показалось молодая нетрезвая представительница малых народов севера.

– Эй, борода! Геолог! – закричала представительница обросшему Тотоше. – Я тебя люблю! Заходи!

Очевидно, люди этой мужественной профессии пользовались здесь особой симпатией.

– Мы не геологи, – торопливо ответствовал Тотоша.

– Ну тогда и проходите.

И окно захлопнулось.

Они прошли ненецкое гетто и двинулись в европейский квартал. Не стоит говорить, что лужа в зоне тундры получается гораздо безбрежней и непроходимей, чем даже в урожайном на эти водоемы центре России. Александр Николаевич, на котором сохранились болотные сапоги, шел, как вездеход, поднимая волны по центру главной улицы, Тотоша передвигался по берегам. На сухих местах дорогу им перебегали кулички и нарядные женщины. В поселке располагался небольшой военный гарнизон. Офицеры несли службу, а их молодые нетрудоустроенные жены сидели дома. Иногда они появлялись на улице, пробегали под вечным тундровым ветром и моросящим дождиком в магазин за покупкой или к приятельнице – почесать языком. Оформлены офицерские жены были все как на подбор: в разноцветных, пестрых, сильно открытых, почти бальных платьях, точенных французских и итальянских туфельках и в чрезмерном слое косметики. Так нарядами они скрашивали свою тоскливую бездеятельную жизнь в этой дыре. Барышни не форсировали лужи таким же способом, как это делал Александр Николаевич. Они двигались по мосткам, которые были в чем-то сродни петербургским. По крайней мере, и те, и другие были чугунными. Только вот эти, заполярные, были составлены из радиаторов батарей центрального отопления.