Экономные моряки пытались вести в тундре натуральное хозяйство. Об этом можно было судить по двум матросам, пасшим трех свиней прямо у ворот объекта. О том, что это были матросы, орнитолог сразу догадался по зебровой раскраске их маек. Кроме того, на свинопасах были черные (наверное, тоже форменные) трусы до колен.

Пять членов военно-морской базы посмотрели на промаршировавшего в красных трусах Вову и продолжили прерванное занятие: трое, хрюкнув, копаться в помойке, а двое гонять дымом папирос комаров и обсуждать последний поход в ближайший поселок.

Из-под ног путешественника слетел охраняющий гнездо куличок галстучник. Птица бежала впереди Вовы, иногда останавливаясь и поднимая крыло, как будто указывая орнитологу правильный путь.

Дорога стала взбираться вверх, и зоолог увидел городок. Расстояние пока затушевывало ужасную нищету всякого советского тундряного поселения, и даже кирпично-красные терриконы и вовсю дымящая труба казались украшением этого богом забытого шахтерского поселения.

Вове предстояло пересечь еще одну реку. Моста через нее не было, но ее перегораживала плотина. Орнитолог знал, что путь поверху закрыт, зато внутри, в теле плотины, имеется ход. Он оделся и открыл железную дверь стоявшего на берегу сарайчика. Перед ним оказалась идущая вниз, на глубину нескольких этажей, лестница. Ступени, переходы и площадки были грубо сварены из толстой рубчатой арматуры. Освещение почти полностью отсутствовало, лишь с сзади из полу прикрытой двери сочился дневной свет, да еще далеко внизу тускло светилась электрическая лампочка.

Вова стал медленно спускаться к возрастающему шуму текущей воды. На последних ступенях к нему пришла мысль, что голливудские режиссеры среди этого полумрака и грубо обрезанной автогеном, оплавленной и уже проржавевшей арматуры лестничных пролетов, в этом туманном воздухе и рокоте текущей над головой реки сняли бы по крайней мере пять фильмов ужасов, столько же – мистических и пару – про мафию. С этими мыслями Вова открыл дверь в тоннель. Там декорации были похлеще – как для самого крутого триллера. Цветовая гамма была просто изумительной. В подземелье царило великолепие тончайших оттенков серого света. Серый цементный пол, серый сводчатый потолок; длинный коридор, теряющийся где-то у другого берега в серебристом туманном полумраке. Огромные тусклые лампы, горевшие в полнакала, были заключены в округлые, с редкой ячеей клетки из толстой проволоки, что уже рождало массу ассоциаций на тему «плененное солнце». На полу поблескивали мелкие лужи, в которые с сырого потолка слетали редкие капли. Вдоль стен змеились три неимоверно толстых, с человеческое бедро, черных кабеля.

Неведомый, но несомненно талантливый режиссер не забыл и о статистах. Их было двое, и они хорошо подчеркивали общую атмосферу преисподней. Оба были в серых мятых робах и огромных разбитых «зоновских» ботинках. Один из них медленно шел по коридору, и его тень ритмично удлиннялась и укорачивалась под лампами. Второй просто сидел, прижавшись к бетонной стене и безучастно глядя перед собой. В руках он держал невероятных размеров гаечный ключ. Подняв глаза и встретившись с Вовой взглядом, этот одаренный исполнитель эпизодической роли подземного упыря грустно-просяще улыбнулся забредшему путнику, обнажив единственный зуб.

Через час Вова, всё еще чувствуя на себе этот взгляд, достиг поселка. Он сразу направился на вокзал. Поезд еще не приходил, и Вова, скинув рюкзак, присел на ступенях.

Здание вокзала было посмертным памятником товарищу Сталину. На его фасаде, под крышей виднелись цифры, показывающие год окончания строительства – 1954 год. По инерции вокзал еще целый год строили так же добротно, как это делалось при жизни лучшего друга шахтеров и железнодорожников. Строение до сих пор имело приличный вид и было явно великовато для этого городка.