Куличатник ходил грустный еще и потому, что недавно произошла трагедия, виновником которой был он сам. Третьего дня Саша ушел в дальний, за 20 километров, поход к морскому побережью. Там, на песке, у самых волн он увидел кормящую стайку берингийских песочников. У лагеря гнездилась единственная пара этих редких куличков. Саша вел за ней скрупулезные наблюдения и, несмотря на слежку голландца, умудрился поймать и окольцевать их. Эта пара была неприкосновенна даже для Саши. В зоомузее же берингийских песочников не было. Поэтому здесь, на морском побережье орнитолог, наслаждаясь полной независимостью от голландца, с удовольствием выстрелил по стае. На песке осталась лежать всего одна птица, остальные с писком улетели. Каково же было горе Саши, когда он, подобрав песочника, обнаружил на его худосочной цевке, кольцо, которое сам же одел несколько дней назад. Полмесяца наблюдений за гнездом малоизученного вида пошли насмарку.

– Ну что же, – сказал бесчувственный студент, доедая миску гречневой каши, обильно политой сгущенкой, когда Саша вечером, придя из похода, поведал Вове о своем несчастье, – теперь ты можешь в своей статье напечатать, что берингийские песочники летают на кормежку за 20 километров от гнезда, – и, тут же забыв о начальнике, обратился к голландцу с единственным словом, которое он знал по английски: – Джем! Джем!

Но природа, видимо, решила компенсировать Саше куличиные утраты, моральный ущерб, наносимый голландцем, и однообразность питания. Погода, по мнению орнитолога, налаживалась. С севера подул резкий пронизывающий ветер, с облачного неба посыпался редкий снег. Голландец забился в теплый балок, а Вова ушел в тундру к своим поморникам. Никто не мог помешать Саше кольцевать куличат. Он взял связку колец и пошел в обход своих владений. В такой холод птицы грели малышей, и, обнаружив самку, можно было с уверенностью сказать, что все четыре пуховичка находятся под теплым брюхом матери, а не бегают по всей тундре, как это случалось в погожие дни. В непогоду легко можно было поймать и куличиху, поместив в центр настороженного лучка птенца. К пищащему от холода отпрыску тот час же подлетала мать, и дуга самолова набрасывала на нее сетку. Так что в такую мерзкую погоду орнитологу удавалось убивать сразу двух зайцев, легко кольцуя и птенцов, и их родителей.

Саша, найдя куличиху, отгонял ее в сторону, быстро хватал всех птенцов и сажал их на свою голову под шапку, в тепло. Самка отлетала в сторону, жалобно кричала, волочила крыло и всячески притворялась раненой, пытаясь спровоцировать Сашу увлечься ею. Но стойкий Саша не бежал за самкой, а доставал из-под шлема танкиста первого куличонка, надевал на его неокрепшую лапку кольцо и отпускал пушистого пленника на землю.

Птенец тут же начинал пищать от холода. Самка, присаживалась рядом, распушала оперение и начинала греть отпрыска. А дальше Саша просто подкладывал под нее других окольцованных куличат.

В очередной раз всё сначала разыгрывалось по отработанному сценарию: куличиха побежала на крик пуховичка, но неожиданно, она испуганно шарахнулась в сторону и улетела. Паша оглянулся. Сзади к нему подходил голландец.

Конечно, он знал, что советский орнитолог (в отличие от студента-вегетарианца) был браконьером, но не предполагал, что он к тому же и такой садист. Надо же было выбрать самый холодный и ветреный день, для того, чтобы искать гнезда. Не мог это сделать вчера или позавчера, когда погода была теплой и солнечной. Вместо этого зачем-то пошел к морю. Наверно там кого-нибудь застрелил. А вот теперь, в такой мороз, поймал птенца. Он же замерзнет, вон как кричит, и самочка беспокоится, вокруг так и бегает.