– Повезло.

Это библиотекарю понравилось, и она решила разбавить монотонность дня.

– Давай чай пить, Луша! Я как раз чайник вскипятила. Ты любишь мятный чай?

– Не знаю, не пробовала никогда.

И они там же, на столе под окном, перенеся на стойку журналы (под ними оказалось выцарапано короткое, неприличное слово, которое Луша быстро закрыла своей эмалированной кружкой), стали пить мятно пахнущий отвар. Лариса Семеновна одобрительно заметила Лушкин маневр с кружкой и принесла из-за стойки на стол еще и пачку печений «Юбилейное».

– Ну как, вкусно?

Луше отвар не понравился, но понравилась Лариса Семеновна, поэтому она кивнула.

– Ты любишь читать?

– Не очень.

– Почему же? – воскликнула Лариса Семеновна.

Лушка задумалась. Литературу она считала неплохим уроком в расписании: ей всегда удавалось садиться в дальнем углу класса, где можно было рисовать без особых помех.

– Мне некогда.

– Вот как! Чем же ты так занята?

– Я рисую.

– Одно другому не помеха. Просто ты еще не встретила свою книгу.

– Что значит «мою»?

– Ну, такую…Такую, которую не забудешь, которая станет помогать.

– В чем?

– Во всем. А хочешь, я угадаю, какая книга – твоя?

Лушка пожала плечами.

– Ну, хорошо.

– Только все должно быть честно. Идет?

– Идет.

Лариса Семеновна загадочно улыбнулась, встала из-за стола и пошла к полкам. Лушка отвернулась и стала смотреть в окно на опустевший лагерь. Она подумала, что зимой сюда, наверное, приходят звери и укрываются на верандах деревянных корпусов. Картина в голове ожила, и ей ужасно захотелось это нарисовать.

Но Лариса Семеновна уже шла от полок с какой-то книгой.

– Условие такое. Ты прочитаешь прямо сейчас первые пять страниц, я тебе мешать не буду, и скажешь, угадала я или нет. Только честно.

– Хорошо.

Лушка взяла в руки книгу. Лиса, утка, снег. Фамилия смешная: Мамин-Сибиряк. В школе бы его задразнили. Название «Серая шейка». Вздохнула.

– А хотите, я вас сначала нарисую?

И, не дожидаясь ответа, достала из рюкзака на пуговице блокнотик и карандаш.

– Ну хорошо, нарисуй. С книжкой успеется. Так ты хочешь стать художником?

Луша не ответила и начала ловко рисовать, бросая быстрые взгляды на Ларису Семеновну, которая непонятно почему оробела и оттого немного дурачилась, торжественно и театрально гримасничая, на что Луша не обращала внимания и даже ни разу не улыбнулась.

– Ты левша? – вдруг спросила Лариса Семеновна тихо и сочувственно.

Луша смутилась и так повернула левую руку, чтобы Лариса Семеновна не увидела шрама.

– Иногда. Но в школе нет. А пишу я уже правой – переучилась, и хорошо пишу, – сказала поспешно и с гордостью.

– И как же тебе удалось переучиться?

И так, пока рисовала, Луша, сама не заметив, рассказала Ларисе Семеновне как ее переучивали из левшей…

До самого первого класса родители не замечали, что Лушка – левша. Да и как тут заметишь? Мать с отцом всю неделю на работе, а она в деткомбинате на пятидневке, дома только на выходных, а на субботу и воскресенье у матери то стирки накопилось, то на рынок поехала, то в очередях, а у отца то сверхурочные, то «рыбалка с мужиками». А ела Лушка почему-то правой, как все.

Воспитательница на пятидневке Алл Георгиевна (самая лучшая!) никогда ее за леворукость не ругала, и поэтому Лушка понятия не имела, что она дефективная, а узнала это только от Клары Петровны, когда пошла в первый класс. Там все и обнаружилось в первый же день: правой получалось ужас что, а левой – как у всех.

В школе больше всего тосковала Лушка по Алл Георгиевне. Молодая, веселая, только что из института, большая выдумщица, она рассказывала интересные истории. Особенно хороши была истории про доктора Гулливера, который попал в страну к маленьким человечкам, а еще про Робинзона, который сбежал из дома на корабле и оказался на совершенно пустом острове, без людей, как пионерский лагерь после третьей смены. Вот все это Лушка и рисовала, мечтая когда-нибудь тоже уплыть далеко-далеко. Алл Георгиевна Лушкины рисунки любила и прикнопливала их на стенку, чтобы все видели.