Учитель на это усмехнулся и затем спросил Жань Цю:

– А что ты, Цю, скажешь?

– Если бы я управлял владением размером в шестьдесят или семьдесят, а то хотя бы и в пятьдесят или шестьдесят ли, то за три года я привел бы весь живущий там народ к достатку. Но для распространения ритуала с музыкой был бы нужен благородный муж.

– А что ты, Чи, скажешь? – Учитель спросил Гунси Хуа.

– Нельзя сказать, что я это умею, но я хотел бы научиться и тогда желал бы стать младшим распорядителем церемониала, чтобы прислуживать при полном ритуальном облачении в храме предков и на встречах государей.

– А что ты, Дянь, скажешь? – обратился Учитель к Цзэн Си.

Замолкли струны, с их последним отзвуком Цзэн Си отложил лютню, поднялся и ответил:

– У меня другое, чем у них, желание.

– Что же тут плохого? – сказал Учитель. – Ведь каждый высказывает свое желание.

– В конце весны, когда уж сотканы весенние одежды и находились бы со мной пять-шесть молодых людей и шесть-семь подростков, омыться бы в водах И, побыть бы на ветру у алтаря Дождя и с песней возвратиться.

Учитель, глубоко вздохнув, сказал:

– Хочу быть с Дянем.

Когда трое остальных вышли, Цзэн Си, отстав от них, спросил Учителя:

– Как вам понравились их речи?

– Каждый из них лишь высказал свое желание, – ответил Учитель.

– Над чем вы усмехнулись в словах Ю?

– Государством управляют с помощью ритуала, его же речь была такой заносчивой, поэтому я и усмехнулся, – сказал Учитель.

– А разве Цю не хотел бы править государством?

– Где же ты видел, чтобы земли в шестьдесят или семьдесят, а то хотя бы в пятьдесят или в шестьдесят ли не были государством?

– А разве Чи не хотел бы править?

– Храм предков, встречи государей – чье это дело, как не правителей? Если бы Чи был младшим, то кто бы мог стать старшим?

Янь Юань спросил о том, что такое человечность.

Учитель ответил:

– Быть человечным – значит победить себя и обратиться к ритуалу. Если однажды победишь себя и обратишься к ритуалу, все в Поднебесной признают, что ты человечен. От самого себя, не от других, зависит обретение человечности.

– А не могли бы вы объяснить более подробно? – продолжал спрашивать Янь Юань.

Учитель ответил:

Янь Юань сказал:

– Я хоть и несметлив, позвольте мне заняться исполнением этих слов.

Чжунгун спросил о том, что такое человечность.

Учитель ответил:

– Это когда ведут себя на людях так, словно вышли встретить важную персону, руководят народом так, словно совершают важный жертвенный обряд; не делают другим того, что не хотят себе; не вызывают ропота в стране, не вызывают ропота в семействе.

Чжунгун сказал:

– Я хоть и несметлив, позвольте мне заняться исполнением этих слов.

Сыма Ню[87] спросил о том, что такое человечность.

Учитель ответил:

– Кто человечен, тот говорит с трудом.

– Говорить с трудом – это вы и называете человечностью? – переспросил Сыма Ню.

Учитель пояснил:

– Можно ли без труда сказать о том, что трудно сделать?

Сыма Ню спросил о том, каким должен быть благородный муж.

Учитель ответил:

– Благородный муж лишен тревоги и боязни.

– Лишен тревоги и боязни – такого только вы и называете благородным мужем? – переспросил Сыма Ню.

Учитель пояснил:

– Если не найдешь в себе изъяна, о чем тогда тревожиться, чего бояться?

Сыма Ню посетовал:

– У всех есть братья, только у меня их нет.

Цзыся ему сказал:

– Я об этом вот что слышал. Жизнь и смерть зависят от Небесного веления, родовитость и богатство посылаются с Небес. Если благородный муж почтителен без упущений, вежливо обходится с людьми по ритуалу, то в пределах четырех морей каждый будет ему братом. Зачем тогда ему тревожиться, что у него нет братьев?